—Не шевелитесь. Не кричите.
Пошло по кругу…
Я принялась тревожно ждать, когда ещё кто-нибудь заорёт, чтобы не среагировать и больше не испытывать на себе воздействия электродов, когда гул в моих наушниках сменился вдруг на писк. Это писк был ещё хуже. Издеваются! Я сжала зубы. Ах, так! Ладно, сволочь! Я тебя выдержу! Я больше не дам тебе повода бить меня! И не оглохну! Назло! Но потом позвоню родокам и скажу, что со мной тут творили! А потом подам в суд! На вас всех! На врачей! На родителей тоже! Вовек не расплатитесь…
Чёрт!
Хотя я и не двигалась, очередной разряд в запястье всё же последовал. Я успела подумать, что всё безнадёжно, и издевательств не поможет избежать даже самое полное подчинение, прежде, чем поняла, что это был не разряд, а укол иголкой. Анализ крови? Или инъекция? А, может, просто так, помучить чтобы?.. Пока я размышляла над этим, еще один укол последовал во второе запястье. Рука тут же зачесалась. Вид палаты и стоящей надо мной робосестры стал расплываться. Писк в ушах сменился на сирену. Голове вдруг стало холодно. В этот шлем еще и холодильник, что ли, вставлен? Или мне уже мерещится?..
Вскоре холод разлился по всему телу. Я покрылась мурашками, задрожала, но тут же вспомнила, что дрожать нельзя, ведь это может быть расценено как шевеление. Попыталась сдержать дрожь, от этого замёрзла ещё больше. Не выдержала, вздрогнула всем телом. Испугалась, что ударят. Не ударили. От страха разрыдалась.
—Не кричите.
—Да я не кричу!
—Не кричите.
—Ненавижу!!!
—Не кричите.
—Не кричите.
—Не кричите.
Это роботы соседок уже стали отвечать на мои вопли.
—Ава, ты там поспокойней, а то нас начнут наказывать,— попросила Джун со своей койки.
—Не кричите.
—Прости…
—Не кричите.
Кольнули еще что-то в ногу.
Так, теперь затошнило…
Кольнули в другую.
Интересно, откуда здесь этот запах жженой резины? Пожар? Мы сгорим?
Ох, главное сейчас не шевелиться…
Если не двигаться, то и пожар не затронет…
Голова так сильно кружится…
…если я сейчас оступлюсь, то грохнусь с седьмого этажа на мостовую…
…интересно, откуда в нашей гостинице этот парень, да её и с гитарой?..
…ой, снова пчела укусила!..
…этот гриб такой величественный…
… главное — не ослепнуть…
ТЫ ЛЮБИШЬ ДЖАЗ
ТЫ ЛЮБИШЬ ДЖАЗ
ТЫ ЛЮБИШЬ ДЖАЗ
… ладно, люблю, я согласна…
ТЫ ЛЮБИШЬ ДЖАЗ
… а что такое джаз?
ТЫ ЛЮБИШЬ ДЖАЗ
… я забыла, что значит «любить»…
… ой, а кто я такая?
Проснулись мы к полудню. Несмотря на то, что во время «процедур» все отрубились и фактически проспали пять дополнительных часов, у всех было такое ощущение, будто позади рабочий день. У Джун ломило кости, у Джулии раскалывалась голова, Джуди и я просто жутко хотели спать. Тем не менее, я нашла в себе силы поинтересоваться у остальных:
—Эта дрянь тут регулярно?
—Каждый день.
—И всегда вот так вот?
—В целом да.
—Но это же издевательство! Нарушение прав человека! Надо пожаловаться! Где здесь пикчерфон?
—Здесь нет пикчерфона,— ответила Джун.
—А телефон?
—Тоже нету. Нам не полагается общаться со внешним миром.
—Ну тогда бежать отсюда надо! На каком мы этаже? Ведь это первый? Впрочем, даже со второго можно вылезти, я пробовала!
—Окна не открываются.
—Тогда побежим через двери!
—Вокруг территории очень высокий забор. И он под напряжением. Если хочешь — потрогай по время прогулки. Хотя не советую.
—Отсюда вообще можно выбраться?!
—Через две недели будет медкомиссия. Скажешь врачу, что Элвис тебе больше не нравится. Обычно после этого выпускают.
—Две недели!— Я пришла в ужас, но сдаваться не хотела ни за что.— Так. Ладно. Допустим. Тогда в течение этих двух недель я соберу ваши показания о пытках, чтобы, выйдя отсюда, сразу же подать в суд. Хм, где бы записать?..
—Бумаги нет.
—Ручек нам не дают.
—И карандашей тоже. Боятся, как бы мы себе глаза не повыкалывали.
—Тогда просто расскажите. Я запомню. Как вас мучили? Эти так называемые процедуры день ото дня меняются или они вообще всегда одни и те же?
Джулия озадаченно почесала затылок.
—Так прям сразу и не скажешь,— озвучила общую мысль Джун.
—Я не помню,— продолжила Джуди.
—Знаешь, это как-то быстро забывается.
—Не хочется хранить в памяти такие вещи.
—Главное, помнить, что сопротивление бесполезно. А остальное… Да ну его!
—Вы хоть помните, что с вами сегодня-то делали?— удивлённо спросила я.— Мне вот повторяли, что я джаз люблю. Джаз! Прикиньте! Вот глупость!
—Мне талдычили, что ДВАЖДЫ ДВА — ЧЕТЫРЕ,— вспомнила Джуди.
—А мне «КОММУНИСТЫ — НЕ ЛЮДИ»,— добавила Джулия.
—А мне, что ЭЛВИС ЛУЧШИЙ.
—Джун, ты шутишь?
—Нет, серьёзно. Я сама в недоумении, зачем это.
—По-моему, по врачам этой больницы по самим психушка плачет,— заключила я.
—Ну зря ты так.
—Врачи-то симпатичные.
—Чем дольше тут лежу, тем больше нравятся.
—Да и роботы красивые, блестящие.
—Они ж для нашей пользы!
—Всё равно бежать-то некуда.
27.Я привыкаю
Минуло несколько дней. Я как будто привыкла. Утренние приходы роботов были мучительными, но и к ним, как оказалось, можно было приспособиться. Под воздействием инъекций я обычно быстро отключалась, а на следующий день уже с трудом могла вспомнить, сколько раз меня били током и какую чушь внушали с помощью наушников. Поначалу я считала дни до истечения двух недель, но как-то быстро сбилась. Вскоре оказалось, что я не знаю, какой сейчас день недели. Впрочем, ладно, наверное, это неважно, ведь в школу же я не ходила…
После «процедур» мы шли в столовую. Закидывались там сухими завтраками, посыпанными аполлониевым порошком и залитыми молоком, имеющим такой же странный привкус, как и кулерная вода. Затем падали в кровати и отлёживались несколько часов, чтоб прийти в себя. Дальше гуляли, обедали и подвергались «культурной программе». В общем холле стоял телевизор, но смотреть обычные передачи нам не разрешалось во избежание упоминаний про Элвиса или чего-нибудь непристойного или сексуального или слишком волнующего, способного сломать наш хрупкий разум. Поэтому там показывали специально заготовленные для нас воспитательные фильмы, отказ от просмотра которых был возможен, но вызывал порицание медперсонала. В первый день мне попался фильм про войну в Корее: там освещались все её двадцать семь лет, год за годом, до нынешнего момента. На второй — о том, как плохо жить в СССР. На третий — о какой-то девочке, которая любила плохую музыку, но благополучно от этого излечилась.
