На четвёртый день нам объявили, что в психушку прибыл выступить Бинг Кросби — известный кумир старых бабушек. На его концерт явка была уже строго обязательной — мол, не обижать же такого почтенного человека, который кое-как выделил часик на общение с умалишёнными жертвами рок-н-ролла. Деваться было некуда, пришлось вместе со всеми идти в зал, который обнаружился при больнице.
Бинг исполнил пару песен и убрался восвояси, пожелав нам всем здоровья.
—Я думала, концерт будет подлиннее,— сказала Джулия, когда мы все вышла из зала и побрели обратно в свои палаты.
—Ну ещё не хватало!— ответила Донна, прибившаяся к нашей компании.— Он, что, тебе понравился?
—Вообще говоря, да,— призналась Джулия.
«Вот что возраст с людьми делает!— ужаснулась я про себя.— Неужели к тридцати годам мне тоже будет нравиться подобное занудство?».
А вслух сказала:
—Интересно, если я тоже буду всем говорить, что сегодняшнего дня обожаю Бинга Кросби больше всех на свете, меня выпишут пораньше?
—Попробуй,— ответила Джуди.— Кстати, а ты уверена, что это был настоящий Бинг?
—А что, есть ненастоящий?
—Ну, я думаю, что пригласить такую звезду должно стоить бешеных денег… Что, если они просто загримировали какого-то актёра под Бинга и завели пластинку с его песнями?
—А разве такое бывает?— спросила Джулия.
—От людей, которые каждое утро напускают на нас роботов с иголками и током, можно ожидать чего угодно,— резонно отозвалась Джуди.
—В том числе и траты денег на подобную звезду,— сказала я.— Знаете, я всё думала, на что же пошла вся эта куча зеленых бумажек, которую мой папаша отвалил за содержание меня здесь. Это при том, что еда ни на что не годится! А вот на что. На древнего певца… Ну и конечно это не был никакой загримированный актёр. Уж грим бы мы заметили.
—А я вот ловлю себя на том, что последнее время не замечаю многих деталей,— призналась Донна.— То ли поглупела, то ли зрение упало… Вот, бывает, что гляжу в упор на что-то — и не вижу.
—А я наоборот,— сказала Джун.— Подумаю о чём-нибудь, и сразу же прямо картина такая рисуется — ярче реальности! Вот сегодня за обедом мне хотелось торт, и я представила, что сэндвичи, которые на дали — это куски торта. Знаете, с оборочкой из крема, безе сбоку… Прям увидела! И даже было сладко.
—Не, я тоже так могу,— сказала Донна.— Если сильно тоскливо, то можно представить, что Элвис меня навещает. Как будто сидит он такой на кровати… Лавандовый пиджак, рубашка чёрная…
—А галстук?
—Без него.
—А брюки что?
—Ботинки чёрно-белые?
—И руки! Руки в кольцах!
—И ресницы!
—Ой, девчонки! А в «Тюремном роке», помните, где сцена у бассейна? Он там в свитере…
—Ну тихо! Я рассказывала, как я представляю!
—Да все представляют.
—Представляйте, сколько влезет, всё равно он только мой.
—А вот со мной на концерте знаете, какой был однажды случай?..
28.Я привыкла
В другой раз к нам приехал профессор, читавший лекцию о вреде рок-н-ролла. Идти на неё вроде как никто не заставлял, но все пошли: не обижать же учёного человека и добрых докторов, его пригласивших. Лектор сообщил нам, что от чрезмерно энергичных танцев под «плохую музыку» у девушек может происходить перегрев репродуктивных органов, из-за чего они в будущем не могут иметь детей. Также, по его словам, те, кто слушает Элвиса с самого начала его карьеры, нередко имеют гипертоническую болезнь сердца вследствие его перегрузок от буйных плясок и неадекватного возбуждения. А для тех, кому эти неоспоримые факты показались сомнительными, профессор добавил страшные истории про девочку, которую изнасиловали после рок-концерта, и про мальчика, который так увлёкся рок-н-роллом, что ему сделали лоботомию.
—Подумаешь, лоботомия!— сказала Джулия, когда мы вышли с лекции.— Мне ещё десять лет назад её сделали. Ну и что же? Живу как жила преспокойно.
Поздним вечером, после культурной программы, нас гоняли на гимнастику — телесную и умственную. Телесная представляла собой то же самое, что и на школьной физкультуре, лишь с добавлением особенно нелепых упражнений вроде просовывания своей головы между ног или ползания по кругу на четвереньках. Иногда у меня возникали вопросы, зачем это надо, какое отношение это всё имеет к изменению моих музыкальных вкусов и чего ради зарядку делать вечером. Но задавать эти вопросы как-то не хотелось. Словно некая внутренняя сила брала меня за шиворот, отворачивала от них и велела: «делай, а не спрашивай!».
Умственная же гимнастика состояла в хоровом повторении разных фраз, предлагаемых нам тренером. Среди них, естественно, было «Я ненавижу Элвиса» и «Рок-н-ролл это музыка чёрных». Кроме этого мы проговаривали всякие очевидные вещи наподобие «Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов», «Деньги на деревьях не растут», «Мы верим в Бога», «Частная собственность неприкосновенна», «Сталин — враг всего живого на земле». А ещё предлагалось повторять разную странную, непонятно, к чему относящуюся ахинею: «Мышь питается слонами», «Небо розовое», «Вьетконговцы сами себя жгут напалмом». Я несколько раз хотела спросить, зачем нам твердить этот бред, способный сделать из нормальной сумасшедшую… Но что-то внутри подсказало мне: этого делать не следует. Следует слушаться.
Вообще, первоначальное намерение подать в суд на это заведение как можно скорее как-то постепенно стало выветриваться из моей головы. Обиды, чинимые робомедсёстрами, забывались. Держать их все в памяти не получалось, да как-то и особого желания-то не было. Порой даже закрадывалась мысль, что люди, программировавшие этих сестёр, наверное, знали, что делали и, видимо, действительно руководствовались какими-то рациональными соображениями… Нет, излечиваться от увлечения Элвисом я, конечно, не собиралась! Но что, если пребывание в этой больнице действительно было полезно для моего психического здоровья? На воле я всё время испытывала муки выбора, конфликтовала, рисковала, боялась… Переживала из-за концертов, из-за родителей, из-за брата, из-за уроков. А здесь меня накрыло ватное спокойствие. Возникло ощущение, что как всё в жизни есть, так и должно быть. За меня решали, что мне есть, когда ложиться, кого слушать, что смотреть, какие позы принимать на физкультуре… Раньше мне подобное не нравилось, а теперь я как-то заметила, что это очень удобно. Думать не надо, решать не надо! Знай себе слушайся тех, кому виднее. От этого даже как будто и самоуважение во мне росло: ведь раз я слушаю и выполняю указания докторов и профессоров, значит, как бы к ним присоединяюсь, умнее делаюсь!
Правда, что касается «умнее» можно было б и поспорить. О том, что я запуталась в датах и днях недели, я уже рассказывала. Кроме того, мне стало как-то труднее думать. На то, чтобы представить себе, как отсюда выпишусь, как вернусь домой, что скажу родителям и как буду решать вопрос со школой, уходило так много энергии, что я быстро уставала и бросала это дело. Еще я стала путаться в больничных девчонках, их лицах и именах… Впрочем, это, вероятно, оттого, что их тут лежало и вправду много: ведь целое отделение!
