Элинор попыталась взять себя в руки. Вот полюбуйтесь: одна мысль о нем и его теплых губах отвлекает ее не только от разговора, но и от более важных целей. Она теряет логическую нить своего рассказа.
— Мне кажется, у меня не получится объяснить вразумительно, — с грустью сказала она. — Я знаю, что, в конце концов, причем довольно скоро, я нечаянно преступлю границы свободы, обозначенные Себастьяном, и он положит конец всей этой затее. Но пока у меня есть свобода, я не знаю, как ею распорядиться. Как извлечь максимальную пользу из отпущенного мне времени, не обидев и не разочаровав своих братьев, особенно Себастьяна. Этого я тоже не хочу.
— Это трудная дилемма. За свободу, насколько я понимаю, всегда приходится платить.
— То же самое говорит Деверилл.
— Значит, он человек здравомыслящий, — сказала тетя Тремейн, приподняв бровь. — Это меня немного удивляет.
Да, это и впрямь было удивительно. Умение Валентина сопереживать и понимать поражало Элинор. Ей почему-то казалось, что если рассказать об этом кому-то еще, все сразу же вернется на свои места и маркиз снова станет, кем и был — пресыщенным циничным повесой, каким его считали все окружающие. А ей не хотелось, чтобы это произошло.
— Видишь ли, больше всего мне сейчас нужно, чтобы хотя бы ты поняла, что я пытаюсь сделать.
— Я понимаю. Твоя мать была моей сестрой. Дочь графа, она вышла замуж и стала герцогиней. И не просто герцогиней, заметь, а герцогиней Мельбурнской. Титулу восемь сотен лет, а фамилия ведет свое начало аж со времен римлян.
— Грифанус, — подсказала Элинор. Она с детства знала, что ее семья практически заложила основу британской аристократии. — Твоя мать гордилась тем, кто она есть, и тем, что унаследуют ее дети.
— Значит, мне надо прекратить все попытки и попросить Мельбурна найти мне мужа по его усмотрению? Такого, который достоин меня?
— Нет. Ты должна делать то, что считаешь нужным для собственного счастья. Не забывай только, из какой ты семьи, Элинор.
— Я это знаю, — сказала Элинор и поцеловала тетю в щеку. — И всегда помню об этом. Спасибо тебе.
— Не думаю, что смогла чем-то помочь, но всегда рада видеть тебя. Как только захочешь, чтобы тебя благосклонно выслушали, в твоем распоряжении целых два моих уха. — Тетушка Тремейн отставила в сторону чашку и встала. — Не стану предупреждать, чтобы ты была осторожной. Жизнь — довольно скользкая штука.
— Я попытаюсь, — сказала Элинор, провожая тетушку до двери. Надо быть крайне осмотрительной, особенно учитывая то, что могло произойти с ней в обществе Стивена Кобб-Хардинга, не приди на выручку Валентин. Как бы ни была она им увлечена, но рассчитывать на его помощь постоянно было бы глупо.
Однако ей придется довериться ему, по крайней мере, еще один раз. Все эти разговоры о приключении и о том, что она вытворяла, будучи ребенком, натолкнули ее на одну мысль. Элинор улыбнулась и, вернувшись в гостиную, уселась за небольшой письменный стол. Кажется, она придумала свое приключение. Теперь оставалось лишь набраться смелости и попросить Валентина помочь в его осуществлении.
Отправив одного из своих грумов с письмом к Кобб-Хардингу, Валентин остановился на другой стороне улицы и стал ждать дальнейшего развития событий. Как он и предполагал, примерно десять минут спустя из дома выскочил Стивен. Он направился в конюшню, сел на коня и направился в сторону Пэлл-Мэлл. Незаметно следуя за ним на почтительном расстоянии, Валентин мрачно усмехнулся, представив себе, как этот придурок мечется из одного клуба в другой, пытаясь, очевидно, проверить, действительно ли они продали его долговые расписки. Ответ, судя по всему, был неутешительный.
Кобб-Хардинг мог сколько угодно орать, ругаться и беситься, но исправить положение ему не под силу. В письме Валентина Кобб-Хардингу излагались сугубо конкретные требования: он должен либо заплатить долги, либо покинуть страну. И если в течение месяца, пока он находится в Англии, этот придурок подойдет к Элинор близко или при любых обстоятельствах скажет хоть слово ей или кому-нибудь из членов ее семьи, он в то же день будет брошен в долговую яму или сослан на каторгу. Последнее Валентину нетрудно организовать. Долг в двадцать три тысячи фунтов без малейшей надежды на его погашение считается тяжким преступлением.
Стивен довольно долго не выходил из «Уайтс». Валентин подошел ближе. Кобб-Хардинг сидел за столом у окна с бутылкой бурбона, за которую в этот раз, несомненно, заплатил наличными.
Валентин усмехнулся. Как правило, он не вмешивался в жизнь других людей, потому что большинство из них были ему безразличны, но этот человек сделал нечто такое, чему маркиз даже названия не сумел подобрать. И теперь важнее всего было заставить Кобб-Хардинга уехать. Навсегда.
Он не собирался стоять здесь осмотреть, как Кобб-Хардинг напивается, чтобы забыться, поэтому вернулся к своему коню и вскочил в седло. У него был весьма ограниченный выбор занятий на этот вечер. Играть по-крупному еще не начали ни в одном клубе, в парламенте сегодня не было вечерних заседаний, а дамы, в компании которых он мог бы скоротать время, разъехались с визитами к своим друзьям.
Нахмурив брови, он повернул Яго к дому. Уже более недели Деверилл не был с женщиной. Теперь он ощущал возбуждение, только когда думал об Элинор Гриффин, а это происходило что-то слишком часто. Ни один уважающий себя светский лев не тратит столько времени и усилий на одну женщину, тем более на такую, которую было бы безумием надеяться завоевать, — тут и пытаться нечего. Нелепо даже думать об этом.
Если бы не его джентльменское обещание Мельбурну, он пошел бы на свидание с Лидией, или с леди Дэннинг, или с любой из двух дюжин других женщин, которых обольстил за два последних сезона. Но сейчас он и подумать об этом не мог. Невозможно даже представить себе, чтобы с кем-то предаваться утехам, когда Элинор все еще ищет в Лондоне свое идеальное приключение, и может попасть черт знает в какую беду. Разумеется, ему не терпится выполнить свое обещание ее брату и спокойно жить дальше. Единственная возможность освободиться от обязательства перед Мельбурном — это уберечь Элинор от неприятностей. Для этого нужно помочь ей найти, ее чертово приключение… и мужа.
— Гори оно все синим пламенем, — пробормотал он, поворачивая к дому.
Ему не хотелось признаваться в этом, но его очень тяготило, что до происшествия у Белмонта Элинор считала Стивена Кобб-Хардинга одной из кандидатур на роль мужа. Они танцевали, целый вечер болтали о всякой чепухе — так почему бы ей, не принимать его во внимание? Потом все пошло не так, как следовало бы, и нельзя сказать, что Валентин об этом жалеет.
Было бы любопытно узнать, почему она отказывается называть имена других потенциальных мужей, внесенных в ее список. Правда, он, скорее всего, высмеял бы их, но разве Элинор могла ожидать от него чего-то другого? Большинство молодых одиноких джентльменов только и годились на то, чтобы стать объектом насмешек. И уж конечно, были недостаточно хороши для нее.
