Джон хохотнул.
— Страшно даже подумать. Но я приехал в отпуск всего на несколько недель. В августе должен возвратиться.
— Надеюсь, французы за это время не успеют осознать, что тебя там нет, — сказал Деверилл, наконец, повернувшись в сторону Элинор. — Извините, если я ненадолго прерву ваш разговор. Леди Элинор планирует сюрприз для своего брата, а у меня есть кое-какие предложения на этот счет.
Трейси кивнул:
— Ну конечно, брат есть брат. Элинор хмыкнула.
— Я сказала бы вам, если бы мне наскучила ваша компания, лорд Джон, — заявила она. Подумать только! Малышка уже научилась высказываться без обиняков и наслаждаться своей свободой.
— Могу ли я попросить вас принести мне стаканчик мадеры?
Майор кивнул.
— Как пожелаете. Я вернусь через минуту.
Как только он оказался за пределами слышимости, Элинор взглянула на Валентина.
— Только не говори, что теперь ты приставлен отгонять от меня мужчин.
— Он такой… привлекательный, не правда ли?
— Перестань. Что тебе надо?
— Хочу поговорить с тобой.
— Я слушаю.
Он сжал челюсти.
— Не здесь. Может быть, на балконе?
— Нет.
— Тогда в коридоре?
— Нет.
— Элинор, мне надо потолковать с тобой с глазу на глаз. — Он заглянул ей в лицо и тяжело вздохнул. — Сама подумай: если тебе хочется побить меня, то наедине это можно сделать, не опасаясь скандала.
— Звучит заманчиво, — язвительно сказала она. — Ах, какой красивый синяк у тебя на скуле! Кого я должна поблагодарить за это?
— Элинор, пожалуйста…
Ей показалось, что она еще ни разу не слышала, как он произносит ее имя. Он умел, конечно, мастерски манипулировать людьми и словами, и она это знала. Проблема заключалась в том, что она тоже хотела видеть его с глазу на глаз, так чтобы все его внимание было направлено только на нее.
— Ладно. Но только на минутку. Он удовлетворенно кивнул.
— Я выйду к тебе на балкон через пять минут.
Поклонившись, он повернулся и ушел. Она немедленно пожалела, что не отказала ему в этой просьбе, но сокрушаться по этому поводу не было времени. Едва он успел скрыться из виду, как вокруг нее столпились молодые люди. Некоторые из них надеялись, что у нее случайно остался незанятым какой-нибудь танец, тогда как другие старались похвалить ее платье, ее прическу или просто хорошую погоду, которая, по-видимому, зависела от нее.
Она не сразу поняла, что присутствие рядом Валентина вынуждало мужчин находиться от нее на почтительном расстоянии, как и присутствие ее братьев. Он вовсе не предупреждал, чтобы они держались от нее подальше. Она его достаточно хорошо знала, чтобы понимать, что он этого не сделает. Нет, все дело было в том, что он умел заставить окружающих подчиняться своей воле. Мельбурн как-то назвал это харизмой. Да, это свойство было присуще Валентину Корбетту в полной мере.
Если выбирать между окружающими ее мужчинами, которые ничего не знали о ней, кроме имени и размеров ее приданого, и свиданием с глазу на глаз с человеком, которому она отдала свою девственность, она бы, естественно, предпочла Валентина. Элинор не сводила глаз с часовой стрелки. Как только прошло пять минут, она извинилась и, отказавшись от предложений сопровождать ее, направилась на балкон, чтобы подышать свежим воздухом.
Вечер был прохладный, поэтому больше никто не отважился выйти на воздух в поисках относительного уединения. Она оказалась там, в полном одиночестве. Великолепно! Видно, ему подвернулось под руку что-нибудь более интересное. Она повернула назад к балконной двери.
— Уже уходишь?
Валентин материализовался из тени в конце увитого диким виноградом балкона. Элинор сосредоточила силы на том, чтобы нормализовать дыхание, но взять под контроль учащенное сердцебиение, так и не смогла. Ну что ж, он все равно не подойдет настолько близко, чтобы заметить это.
— Я пришла, — сказала она. — Что тебе нужно?
— Я хочу извиниться.
— Да что ты? Но ведь ты даже не знаешь, почему я на тебя рассердилась.
Его чувственные губы тронула улыбка.
— Нет, не знаю, но это едва ли имеет значение. Я рассердил тебя, сам того не желая, и уж никак не хотел, чтобы ты плакала. Прости.
Элинор бросила на него сердитый взгляд.
— Откуда ты знаешь, что я плакала? Валентин прикоснулся к синяку на челюсти.
— Шарлемань мне сказал.
Она обеими руками закрыла рот.
— О Господи! Значит, вот куда Шей поехал вчера вечером. Я не просила его об этом.
— Тебе и не нужно было просить. Так ты принимаешь?
— Принимаю — что?
— Мои извинения.
— Тебе незачем об этом спрашивать. Он приблизился на полшага.
— Я просто хочу узнать, Элинор, мы с тобой по-прежнему друзья?
Она склонила набок голову, пытаясь понять, искренне он это говорит или опять затеял какую-нибудь игру.
— Почему тебя это волнует? Ты ведь… — Элинор огляделась вокруг и понизила голос, на тот случай если кто-нибудь стоит неподалеку от балконной двери: — Ты уже овладел мной, так что можешь переключить внимание на следующий объект. Ведь обычно ты так и поступаешь?
— Ты ревнуешь? — спросил он, подходя еще на шаг ближе. — Я думал, что та ночь была для тебя моментом свободы, твоим приключением…
— Я больше не хочу никакой свободы, — заявила Элинор и, в смятении повернувшись к нему спиной, стала смотреть в сад. Валентин заговорил о ревности. Конечно, ей не нравится, что его постоянно тянет к разным женщинам, но как признаться в том, что ее влечет к нему.
Валентин схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. Она и охнуть не успела, как он завладел ее губами. Желание горячей волной пробежало по ее телу. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему, упиваясь его жаром и прикосновением губ.
Он целовал ее, пока она могла дышать, потом медленно поднял голову.
— Извини. Так о чем ты говорила? — пробормотал он, не отрывая взгляда от ее губ.
— Я… мне… я не помню, — честно призналась она.
— Насколько я помню, ты хочешь что-то больше, чем момент свободы, — заметил он, проведя большим пальцем по ее нижней губе.
— Да. Я хотела сказать, что не жду, что ты мне это обеспечишь. Я и без того уже злоупотребила твоей благосклонностью.
— Сложная ты женщина, — пробормотал он, снова целуя ее. — Я хочу тебя. Если это та свобода, которую ты имеешь в виду, то мы найдем для нее какое-нибудь укромное место.
— Здесь? — спросила она, менее шокированная его словами, чем можно было бы ожидать.
