–Ваше Высочество, а когда вы ушли вчера?– поинтересовался он.– Я не помню…
–Сразу после того, как вы показали мне «поцелуй»,– ответила я.– Затем я ушла, а вы остались запирать шкатулку.
–И какой же поцелуй показал вам Его Высочество?– послышался ироничный голос.
Не оборачиваясь, качнула головой:
–Вам какая разница, Онтарио? А, кстати, где ваша невеста?
Даже в платье с закрытыми плечами меня опалило нечто, что я классифицировала как гнев. Мне бы очень хотелось повернуться и посмотреть на выражение лица младшего Ананакса, но я не стала.
–Я показывал принцессе «Поцелуй правды»,– поспешил пояснить Стич.
–Онтарио!
Радостный голос принадлежал Аманде. Она подбежала к нам, присела передо мной и принцем в реверансе и взяла жениха под руку. Я сразу заметила на ее пальце кольцо с великолепным желтым алмазом. В Кармодоне подобные камни не добывали, значит, Онтарио привез его из Неверии.
–Правда, здорово?– воскликнула Аманда, протягивая мне руку.
–Неверийский солнечный алмаз прекрасной чистоты,– одобрительно кивнул Стич.
–Мне сказали, в Кармодоне таких не купишь,– лукаво улыбнулась Аманда и прижалась щекой к плечу Онтарио.
Я посмотрела на него. Блондин улыбался во все зубы и ямочки завлекательно играли на его щеках, но отчего у меня было чувство, что он готов разнести все вокруг?
Приветливо кивнув Аманде, я отошла к Его Светлости и завела беседу ни о чем. Сын человека, с которым я мило беседовала, продолжал оставаться для меня загадкой. Его явно нельзя было заставить делать то, чего он не желает, однако он неожиданно послушался отца. Почему? Герцог сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться? Или тут что-то другое?
–Вы нам сыграете, Ваше Высочество?– между делом поинтересовался Ананакс.
–А разве ваш сын не играет?– вопросом на вопрос ответила я.– Мне кажется, музицирование – важная часть международных отношений. Музыкантов любят при дворе…
–Ну если при дворе…– пробормотал герцог и подозвал Онтарио:
–Сыграй нам что-нибудь… не сложное.
Блондин кинул на меня короткий взгляд и, молча поклонившись, отправился к инструменту.
Пауза в словах герцога от меня не укрылась.
–А если я хочу сложное?– в спину младшего Ананакса спросила я.
–Он играет не очень,– смутился Его Светлость,– не обессудьте, Ваше Высочество! Прошу сюда!
Мы заняли свои места. Слева от меня сел герцог, Аманда – сзади. А принц Стич устроился справа, будто случайно сдвинув стул так, что краем глаза видеть Аманду. Лицо у него было печальное.
Я тихонько вздохнула: захотелось погладить его по голове, как расстроенного щенка, не получившего вкусную косточку. Но, взглянув на Онтарио, я забыла о принце. Он смотрел на клавиши, и был где-то не здесь. Он не слышал постепенно стихающего шума разговоров, звуков отодвигаемых стульев и шуршания платьев. Не видел закатного солнечного луча, что косо падал из окна на крышку рояля. Кажется, он слушал никому не слышимую мелодию, и я отчаянно захотела тоже ее услышать.
Его пальцы коснулись клавиш…
Все дальнейшее я воспринимала, как сон.
Мелодия поначалу простая и грустная, стала шириться, будто грозовая туча, подхваченная крыльями ветра и унесенная в сторону океана, чтобы показать истинную мощь. Я слушала и не могла шелохнуться. Я не видела ничего, кроме этих пальцев, ласкающих клавиши. Эта музыка заменила мне чувства…
Когда в гостиной наступила тишина, я едва не заплакала от разочарования.
Рядом со мной кто-то всхлипнул. Я повернула голову – Его Высочество утирал глаза кружевным платком.
–Сын?– дрожащим голосом спросил Ананакс.– Что это было?
Онтарио встал и поклонился. Глаза его насмешливо блестели, но я могла бы поклясться, что в их глубине еще светили зарницы той самой грозовой тучи, постепенно скрывающейся за горизонтом.
–В Неверии прекрасные преподаватели, отец,– сказал Онтарио, подходя,– я очень им благодарен. А теперь, может быть, Ее Высочество Альвина порадует нас своим мастерством? Вы играете, принцесса, или поете? Что вам ближе?
–Я не…
–Ну пожалуйста, Ваше Высочество!– воскликнула Аманда, и я едва не прихлопнула ее веером. Насмерть.
–Пожалуйста,– попросил принц Стич.
Все сидящие в один голос принялись меня упрашивать. Отказать сейчас означало бы проявить слабость.
Я бросила ненавидящий взгляд на Онтарио – негодяй прекрасно знал, как из искры разжечь такое ненужное мне пламя!
Подойдя к роялю, дотронулась до лакированной поверхности. Младший Ананакс только что спрятал здесь чудесную мелодию. Спрятал ото всех, в том числе, и от меня! Нет, мне не сравниться с его искусством музыканта, но что-нибудь спеть, иногда нажимая на клавиши для усиления эффекта, я вполне смогу. Короткий романс, например.
Я улыбнулась собравшимся и села к роялю.
Бабуля любила романсы и иногда просила меня «изобразить что-нибудь загадочное», как она выражалась. Только ради нее я инкогнито захаживала в книжные лавки и покупала сборники малоизвестных поэтов, стихи которых обычно отличались претензией на шедевр, странными рифмами и этой самой «загадочностью».
Господь не наградил меня любовью к музыке, но учителя (под страхом смертной казни) прилагали все возможные усилия для развития у меня слуха и голоса.
Я тронула клавиши, и рояль издал переливчатую трель, из тех, которые обожала бабуля. Смотря перед собой, чтобы не отвлекаться, я сыграла первые такты, и слова одного из романсов вспомнились сами собой:
Самосожжение не страшно—
Жар поцелуя не далек.
Ты гибнешь вновь и вновь напрасно,
Мой однодневный мотылек.
Для танцев на ладони ветра
Отмерян свой печальный срок.
И пепел крылышек из фетра,
Осыплет жизненный итог.
И снова ночь. И пламя в силе.
Но как понять, в чем ярче зло:
Сгореть в секундной вспышке – или
Годами биться о стекло?
[1]Допев, я встала и снисходительно улыбнулась. Аплодисменты и крики «браво» не заставили себя ждать. Не кричал лишь Онтарио. Он смотрел исподлобья, и от его взгляда у меня стало тяжело на душе. Так-то, милый мотылек, ты получишь за все сполна!
–А вы нас порадуете, Ваше Высочество?– все еще улыбаясь, я вернулась на место и повернулась к принцу.
–Моя голова!– застонал он.– Во время вашего божественного пения она немного прошла, но сейчас…
–А я не умею петь, но с удовольствием назову следующего исполнителя!– жизнерадостно пришел ему на помощь герцог, и я в который раз отметила его врожденную хитромудрость.
