После чего доставить в закрытую темницу, где особо эффективными методами специально обученные люди будут выяснять кто я и что делал на самом деле.
Ну, по крайней мере, в его голове это выглядело так и с реальностью бы совпало мало. Правда свой шанс узнать это на собственной шкуре гвардеец уже упустил. Так и будет теперь жить несбыточными мечтами.
— Это он, — коротко добавила Елизавета Елецкая с показательной нетерпеливостью в голосе.
— Тц, — недовольно скривился гвардеец, но отступил на шаг, открывая мне путь к беседке, — у тебя десять минут, спаситель, — с подчеркнутым презрением на последнем слове выдавил он.
— Там девчонка за елью, — кивнул я себе за спину, — у нее сердечко слабое, как у хомячка. Если напугаете и умереть может. А если умрет, — с нескрываемой угрозой в голосе добавил я, — спасать придется уже вас.
Гвардеец ничего не сказал в ответ, но его взгляд дрогнул, а пятерка дружков прекратила движение к Эмилии.
Люблю понятливых.
Дальнейший мой путь по уютному ночному саду мне никто преграждать не смел, хоть и вернулось ощущение прожигающих спину злобных взглядов.
Надо признать, дрессируют их хорошо. Как перемещаются так незаметно, а как хотят нарочно обозначить свое наблюдение, так пожалуйста. Отделаться от липкого ощущения постороннего присутствия весьма проблематично, и я искренне сочувствую цесаревне если она так вынуждена провести всю свою жизнь.
Хотя, навряд ли на нее пялятся с такой же пробирающей до самой души злобой.
Шел я неспешно.
Названный лимит в десять минут легко превратится хоть в час, если Елизавета Михайловна Елецкая того пожелает. Навряд ли наша встреча согласована с ее отцом и поднимать лишний шум гвардейцы не станут.
Без нужды, разумеется.
В воздухе витал умиротворяющий цветочный аромат. В водной глади ночного пруда отражался мягкий лунный свет, словно зазывая внутрь этого оазиса покоя и безмятежности.
Если не считать окруживших нас гвардейцев, место безусловно приятное и тихое. Вкус у Елизаветы Елецкой определенно есть.
«Око» я развеял, за периметром тут и без меня есть кому приглядеть, а вчерашний день научил меня бережнее относиться к источнику эфира.
— Доброго вечера, ваше высочество, — вежливо поприветствовал я цесаревну, стоило мне преодолеть резной мостик из красного дерева и оказаться внутри беседки.
Там, внутри, с горделивым видом императрицы, полуоборотом ко мне стояла рыжеволосая девушка. В истинно аристократической манере, Елизавета Михайловна Елецкая глубокомысленно смотрела вдаль, сложив ручки на каменную кладку окна.
Показная невозмутимость, утонченные черты лица, гордо вздернутый носик, осиная талия, которую идеально подчеркивало легкое огненно-красное платье. Оно едва доходило до колен, во всей красе демонстрируя стройные ножки на высоком каблуке и вызывающе просвечивало в свете луны ровно столько, сколько позволяли правила приличия.
На самой грани правил приличия, оставляя самый допустимый минимум для воображения.
— Ты опоздал, — обвинительно фыркнула Елизавета Елецкая, не поворачивая головы.
Но, даже так, я смог оценить сложно уложенную прическу, дорогой макияж и эксклюзивные украшения, за стоимость которых можно прожить одну безбедную жизнь.
Словом, всем своим видом и поведением цесаревна стремилась показать, что ее внешний вид в том подвале гостевого дома был случайностью и не имеет ничего общего с реальной красотой юной представительницы правящего дома Елецких.
— Был на свидании, — спокойно ответил я, вдыхая нежный аромат парфюма с цитрусовыми нотками и щепоткой эфирных феромонов, — к тому же мы не обозначали время, — добавил я, подметив как дернулась щека цесаревны.
Не то, чтобы мне доставляло удовольствие доводить людей, но темпом диалога, который задала Елизавета Елецкая мы бы действительно говорили целый час, а это меня не устраивало.
Судя по крайней степени тщательности подготовки девушки к этой встрече, десять отведенных мне минут я должен был только восхищаться ее красотой. Потом еще двадцать просить прощения за то, что закрыл ее в подвале. И еще двадцать чтобы, наконец, перейти к сути вопроса, ради которого я и попросил Алекса передать Елецкой просьбу о личной встрече.
Конечно, цесаревна могла не согласиться, но я снабдил моего юного гонца убойным аргументом, звучащим как: «я спас тебе жизнь». Просто так Елизавета Елецкая отмахнуться от этого не могла, ведь, фактически, никакой награды за отвагу и героизм не последовало. А именно это цесаревна мне обещала, поэтому найти способ устроить встречу это меньшее что она могла сделать.
Вот то что у нее могло это не получиться при всем желании, это другой вопрос. Но раз мы здесь и меня никто еще не попытался убить, сообразительностью Елизавета Михайловна Елецкая не обделена.
Как и красотой, к слову. Даже без всей этой внешней шелухи. Такой же естественной и настоящей, как ярость, которой Елизавета Елецкая меня окатила вслед за своим элитным парфюмом.
— Что вам нужно, княжич Соколов? — с трудом сдержав бушующие эмоции внутри, спросила Елецкая.
Одним вопросом прошли две стадии и сэкономили друг другу тридцать минут времени. Только ради этого стоило брать с собой Эмилию, о присутствии которой неподалеку цесаревна знала. Что добавляло моему заявлению о свидании необходимую долю правдивости.
— Мне запретили произносить это вслух, — ответил я, с вызовом встретив горделивый взгляд девичьих глаз, — и можно просто Артем.
— Раз запретили произносить, значит, этого и не было, Артем, — едко подметила цесаревна, слегка наклонив голову, — а раз этого не было, то и обсуждать нам с вами нечего.
— Я многое слышал о людях в столице, — показательно разочарованно выдохнул я, — но, признаться, не ожидал, что это касается и императорского дома Елецких.
— Что «это»? — дернулся глаз у цесаревны, — на что вы намекаете, княжич Артем?
— Простите, если это показалось вам просто намеком, ваше высочество, — извиняющимся жестом положил я ладонь на грудь, — я говорю абсолютно прямо. Елецкие не держат своего слова. А если так можно правящему дому, то куда скатится наша империя через пять, десять лет?
— Да как вы смеете! — сквозь зубы процедила Елецкая и занесла ладонь для пощечины, но в последний момент замерла и медленно опустила руку, гневно прожигая меня блестящими в свете луны глазами, — вы бросили меня пристегнутой в подвале рядом с трупом, а потом обвалили на меня дом!!! Вы хоть представляете, княжич, что я чувствовала?! Вас когда-нибудь хоронили заживо?!
— Хоронили, и не раз, — пожал я плечами, — как можете видеть, со мной все в порядке, ваше высочество. Как и с вами, смею заметить.
— Вы... вы... чудовище! Хоронили его! Да как вы спать после такого можете?
