–А какие-нибудь особые приметы?
–Вряд ли. Сакура она и есть сакура, что с нее взять?
Эйра сполоснула кружку и попрощалась с Аней. После чего отправила сообщение ГГ с просьбой перезвонить ей при случае. Утреннее совещание перенесли, поскольку он находился на задержании в Хэрнёсанде, а остальные следователи, похоже, были заняты другими делами. ГГ перезвонил полчаса спустя, из машины по дороге в Сундсвалль.
–Нюдален молчит,– сообщил он,– ни слова не сказал с тех пор, как мы показали ему снимки тайника в лесу.
Эйра услышала в трубке группу U2, песню о месте, где у улиц нет названий, и ее охватила дорожная тоска.
–У тебя есть для меня какие-нибудь поручения?
–Мы ждем результаты анализов, они придут не раньше завтрашнего дня. Может, остались какие-нибудь недоделанные отчеты?
–Я собираюсь заглянуть в материалы по тому старому делу,– сообщила Эйра,– чтобы быть уверенной, что Нюдален там не засветился.
–Смотри только не задохнись от пыли,– бросил ГГ. Это прозвучало несколько рассеянно, словно он уже думал о чем-то другом.– И проследи за тем, чтобы ни один репортер не пронюхал о том, чем ты занимаешься. А то у них при виде старых дел тут же слюнки начинают течь, им почему-то кажется, что они клад нашли.
Потребовалось почти три часа, чтобы определить точное местонахождение протокола предварительного расследования в недрах архива. Нанятый на лето сторож помог ей вынести ящики из лифта.
Судя по документам, никто не заглядывал в материалы по делу после их сдачи в архив в 1996 году. На протяжении последующих лет несколько журналистов делали запросы, но получили отказ.
Речь шла о многих тысячах страниц, бо́льшую часть из которых составляли записи протоколов допросов. Картонные коробки были битком набиты пленками с видеозаписями – громоздкие магнитофонные кассеты, молчаливые свидетели другой эпохи.
Когда Эйра взяла в руки папки, ей на колени упал дохлый жук.
Фотография Лины.
Ее улыбка.
Такая широкая, навсегда застывшая.
Голубоватый задний фон – школьный снимок, который в то лето был повсюду. Длинные русые волосы, наверняка завитые перед фотографированием с помощью щипцов, волнами лежали на плечах. В газетах публиковали несколько менее официальных снимков: личные семейные фотографии и снимки с друзьями, которые репортеры выпросили или купили, но выпавшая из протокола предварительного следствия фотография была та самая, где Лина Ставред держала голову чуть наискосок и улыбалась.
Сделанная за несколько месяцев до окончания школы.
Наступает пора цветения.
Радостный хоровод ярких красок.
Так пела она тогда этот старинный псалом, как поют его все дети в Швеции. О том, что солнце пригревает и все, что умерло – вновь оживает.
Едва ли не с дрожью Эйра открыла материалы по делу, в груди учащенно забилось сердце. Она самолично помогала расследованию убийства – в свои девять лет она уже шныряла по пляжам, выискивая следы.
Сухой запах старой бумаги.
Она едва заметила, как наступил вечер – снаружи угасал дневной свет. Там, где она оказалась, время текло по-другому. Дни медленно тащились один за другим. Словно ходишь по кругу, каждый раз возвращаясь в одну и ту же точку.
Третьего июля выдался теплый погожий вечерок. И в этот солнечный безветренный вечер Лина Ставред пропала.
Ее исчезновение заметили только на следующий день. Ведь были летние каникулы, а Лина сказала, что останется ночевать у подруги. Поиски начались только четвертого июля поздно вечером.
От граждан начали потоком поступать сведения. Эйра проглядела десятки подобных страниц. Дни, когда полицейские метались, как шарики в пинболе, чтобы проверить все поступающую информацию о том, где Лину видели в последний раз. Кто-то утверждал, что она находилась среди «чудиков», живущих общиной в Нэсокере, другие видели ее среди проституток на Мальмскиллнадсгатан в Стокгольме, в лодке на реке или в море, в летнем кафе в Хэрнёсанде или на праздничной поляне у подножия горы Скулебергет. Один даже утверждал, что занимался с ней во сне сексом, и хотел заявить на самого себя. Плюс ко всему поступали сведения о подозрительных личностях, шнырявших по округе, прежде всего разные иностранцы из России, Литвы и Югославии. «Или Сербии, кто их там разберет, а может, из Боснии, мне-то откуда знать, откуда они прибыли, все равно они все на одно лицо». Там были даже соседи, которых видели расхаживающими у себя по дому нагишом, молодые мужчины, занимавшиеся бродяжничеством, но пользы от всего этого было кот наплакал.
В конце концов, Эйра обнаружила имя Трюггве Нюдалена в рапорте, составленном по итогам опроса местных жителей. Полицейские опросили всех, кто жил в округе, заглянули в каждую лачугу в поисках того, кто мог что-то видеть.
Совсем коротенькая запись. О том, что делал в тот день Нюдален.
Был дома на ужине с семьей. Подтверждено супругой и невесткой. Вечером третьего июля: рыбалка на реке с шестилетним сыном и его кузеном. Никто ничего не видел.
И все.
На этом Эйра могла бы отложить папку в сторону. Убрать ее в коробку к остальным папкам.
И дать им снова покрыться пылью. Упокоиться на веки вечные.
Но когда еще ей представится возможность покопаться в материалах по делу?
У нее больше не будет шанса посмотреть все это снова. Как ни популярны в народе истории про следственные материалы, которые десятками лет пылились на полке, а потом вдруг – раз!– и заиграли новыми красками, на деле же ни один полицейский не станет этим заниматься, особенно если дело закрыто, сдано в архив и получило гриф «секретно».
Утром седьмого июня поступило заявление, касающееся Улофа Хагстрёма.
«Может, в этом и нет ничего такого, но я бы все же хотела…»
Эйра долго смотрела на имя. Гуннель Хагстрём.
Звонившей была его мать.
«Конечно, были те, кто видел, как эта девушка отправилась в лес. Они сами так говорили, я сама-то этого не слышала, но среди подростков поговаривают, что Улоф… В общем, что он… Я бы не хотела, чтобы вы услышали это от кого-то еще. Чтобы вы подумали…»
Эйра представила себе домик в Кунгсгордене, каким он мог выглядеть тогда – с чистенькой прихожей и кухней с цветами на окне, с летними занавесками, когда еще вся семья жила в этих стенах. Сестра Ингела пришла домой и насплетничала о том, что слышала в поселке. О том, что старшие парни болтают об Улофе. Якобы они знали, чем он занимался в лесу с Линой, точнее, он им сам сказал, чем он там занимался.
Гуннель Хагстрём прождала до утра. Должно быть, всю ночь глаз не сомкнула, лежала и мучилась сомнениями, после чего встала и позвонила в полицию.
Почему? Потому что она поверила в это? Или просто не знала, чему ей верить?
