Музыкантам зааплодировали, объявили перерыв. В динамиках зазвучал глубокий женский голос, хорошо знакомый даже тем, кто совсем не интересуется джазом.
Blue moon
You saw me standing alone
Without a dream in my heart…
[11]Унни потянулась за вторым бокалом, к которому Эйра даже не притронулась.
–Твоего отца почти никогда не бывало дома,– начала она.– Вейне постоянно находился в разъездах. У твоих родителей не все было гладко, причем уже много лет.
–Что вы пытаетесь мне этим сказать?
–Будь добра, помолчи и дай мне выговориться.
Это продолжалось какое-то время. Несколько месяцев, если Унни правильно помнит. Тайком, конечно, ведь у обоих были семьи. Возможно, Унни была единственной, кому Черстин отважилась довериться.
Их поселок был таким маленьким, что даже случайное подмигивание могло дать повод для сплетен, не говоря уже про встречи поздними вечерами, прогулке по берегу реки, поездке на машине под предлогом купить молока, защитный навес от ветра где-нибудь в лесу…
And when I looked to the moon it turned to gold
Blue moon
NowI’m no longer alone…
[12]Теперь пришел черед Эйры закрыть глаза и отгородиться от окружающего мира хотя бы на несколько секунд. Ее брат мог находиться в тот вечер где угодно. Ее мама соврала полиции. Черстин ускользнула из дома, когда она спала.
–С кем она встречалась?
–Тебе о чем-нибудь говорит имя Ларс-Оке?
Эйра отрицательно покачала головой.
–Он жил рядом с вами,– сказала Унни.– Сама я ни разу с ним не пересекалась, но как-то она показала мне его дом, дальше к реке, рядом со старой береговой заставой, знаешь, где еще в 1931-м случилось…
–Вы имеете в виду тот синий?
–Что?
–Тот синий дом с белыми углами?
Унни кивнула, и в голове Эйры словно вспыхнула молния: она ясно представила себе ту пустую хибару, рядом с которой совсем недавно соседи нашли вечером ее маму.
Пожилая женщина с деменцией, которая блуждала вокруг, потеряв дорогу к дому?
Нет, все совсем не так. Она просто позабыла, что ее любовник больше там не живет.
–В те дни, когда я решила у вас пожить,– продолжала Унни,– Черстин места не могла себе найти от тревоги. И лишь когда преступник был схвачен, она размякла и рассказала мне, что соврала полиции. Ей, конечно, было стыдно, в том числе за то, что она оставила тебя одну, но ты спала, и потом, ты ведь была уже не младенец. Если бы она изменила свои показания, это плохо закончилось бы для Магнуса. Раз ее сын сказал, что он был дома, то так оно и было, она обязана была в это поверить. В конечном счете это не сыграло большой роли. Они ведь все равно арестовали виновного.
И вдруг Унни замерла и выпрямила спину.
–А зачем ты вообще спрашиваешь об этом?
Этим вечером Эйра не поехала сразу домой. Вместо этого она отправилась в Крамфорс. Припарковалась на своем обычном месте перед полицейским участком и дальше пошла пешком.
Отсюда вдоль речки Крамфорс идти было совсем недалеко. Назвать улицу Хэлльгумсгатан живописной, конечно же, язык не поворачивался, но снять свободную квартирку на денек-другой здесь было можно. Жилищная застройка Крамфорса планировалась еще в шестидесятые годы, когда все верили, что промышленность будет и дальше требовать большое количество рабочей силы. До недавних пор, пока границы не закрылись, трехэтажные дома были забиты людьми, ищущими убежища от войн и разрухи. В ресторане «Встреча» до сих пор подавали чевапчичи
[13] после схлынувшей волны беженцев в позапрошлом году.
Теперь же дома вновь пялились на мир пустыми глазницами окон – ни занавесок, ни цветов на балкончиках.
Оказавшись перед дверью нужного ей подъезда, Эйра посчитала, что отступать уже поздно, и отправила ему сообщение, спрашивая, не спит ли он еще.
Август босиком спустился вниз и открыл ей дверь.
–Прости, что так поздно,– сказала Эйра.
–Ерунда,– отозвался он,– на самом деле я собирался позвонить тебе…
–Правда?
Эйра позволила ему не отвечать. Он был в одних трусах и расстегнутой рубашке. Рубашку она стащила с него, едва они оказались в квартире. Дальше прихожей они не продвинулись – стоящее здесь бюро оказалось в нужное время в нужном месте. Ее руки переплелись с его руками, пока они одновременно возились с ее одеждой. Вполне вероятно, что свежеиспеченный офицер полиции пытался ей что-то сказать, но она поцелуем заткнула ему рот, проглотила его всего целиком, пресекая всякую попытку произнести проклятые слова.
Забери мои мысли, и меня забери вместе с ними.
Возможность перевести дух и заговорить он получил, только когда они лежали, вытянувшись и все липкие от пота, в постели в душной и убого обставленной комнатушке. Вся ее меблировка состояла из дивана из «Икеа» и телевизора. Квартира для командировочных или для тех, кто в бегах. Безликая и без воспоминаний.
Больше всего ей хотелось сейчас лежать в тишине, ощущая в теле усталость, глядеть в потолок и ни о чем не думать.
–А я думал, что ты больше не захочешь,– сказал Август и рассмеялся.
–А ты всегда знаешь, чего ты хочешь?
–Абсолютно.
Он снова рассмеялся. Эйра сбросила с себя одеяло. Было слишком жарко. Согласно санитарным требованиям шестидесятых годов по части воздуха и света, дома располагались здесь редко, и она могла спокойно стоять голой в проеме балконной двери на третьем этаже без риска, что ее кто-нибудь увидит.
Кроме этого стокгольмского парня, который совершенно не понимает такой элементарной вещи, как тишина.
–Как я уже говорил, я собирался позвонить тебе сегодня вечером, но было уже поздно, и я подумал, что ты, наверное, захочешь…
–Нам не обязательно сейчас об этом говорить,– сказала Эйра.
–Хорошо. Как скажешь.
В оконном отражении было видно, как он сел на краю постели и завернулся в простыню. Воздух снаружи был немного сырым, почти холодным. И ей это нравилось. Ощущение влаги на своем теле.
–Я просто подумал, может, тебе захочется узнать…– продолжил он.
–Зачем нужно всегда все знать? Разве иногда нельзя дать событиям идти своим чередом?
