Эйра оперлась о балюстраду и поглядела вниз, на кроны деревьев, окаймлявших аллею, которая тянулась посреди широкого бульвара. Сквозь уличный шум, доносившийся из уличных кафешек, пробивался одинокий саксофон. Джаз-клуб находился всего в нескольких кварталах отсюда.
–Мой тебе совет на будущее,– сказал ГГ,– всегда доводи дело до конца. Иначе ты не сможешь жить дальше, потому что оно будет продолжать грызть тебя. Let bygones be bygones
[21], как говорили о войне во Вьетнаме.
За спиной послышалось журчание – ГГ снова наполнял свой бокал.
–Ты слышала, что Улоф Хагстрём пришел в себя?
Эйра резко обернулась и уставилась на него.
–Правда?
–Еще какая,– кивнул ГГ,– говорят, он сможет полностью восстановиться.
–Вы разговаривали с ним?
–Мы, конечно, допросим его в связи с возбуждением дела о поджоге, но этим займутся наши коллеги из Умео. Здесь ведь нет никаких ощутимых пробелов по части доказательств.
–Он должен узнать,– сказала Эйра.
–Что?
–Что на самом деле случилось с Линой Ставред.
ГГ крутил между пальцев пустой бокал, щурясь от бьющего в глаза вечернего солнца.
–Чем теперь собираешься заняться?
–Думаю, что бокал вина я возьму в любом случае,– сказала Эйра.
–Тогда тащи сюда еще бутылку,– велел ГГ и объяснил, где взять бокал.– И штопор не забудь!– крикнул он ей вслед.
В кухне громоздилась горы грязной посуды и царил заметный беспорядок, что шло несколько вразрез с его безупречным профессиональным обликом. Если бы ГГ был подозреваемым, она бы непременно поинтересовалась, чего ради он сидит здесь и в одиночку хлещет вино в первый же день своего отпуска – тут явно что-то было не так.
Эйра села рядом с ним в плетеное кресло, которое оказалось слишком низким.
–Ты вырос здесь, в городе?– спросила она, пока он откупоривал бутылку.
–По большей части, да,– ответил ГГ,– когда не проводил лето в шхерах. Если они сейчас существуют.
Она протянула свой бокал, чтобы он налил ей вина.
–Там, где выросла я, всех интересовало, как добраться до следующей деревушки или еще дальше. Домой или из дома. С момента, когда ты получал свой первый велосипед, и до того, когда ты становился счастливым обладателем мопеда, машины с ограничением по скорости и так далее. Настоящая жизнь начиналась, когда ты получал права. В конечном счете все упиралось в транспортное средство.
–Понял.
–Вот о чем я никак не могу перестать думать, так это о том, как они добрались туда и как ушли оттуда.
–Мы снова вернулись к делу Лины?
–Если Магнус приехал в тот вечер в Локне, то он добирался на мотоцикле.
–Да, твой брат тоже так говорит,– кивнул ГГ.– Он хотел поглядеть, чем эти двое станут заниматься, но когда приехал туда, там был только Кеннет Исакссон. Магнус не видел Лины в тот вечер. Никогда больше не видел. Ревность та еще беда.
–В таком случае кто увел мотоцикл и кто отогнал лодку, если Лины там не было?
–Дело закрыто,– сказал ГГ.
Возможно, потому, что ее нынешнее начальство стояло перед ней в одних носках, или потому, что ГГ был малость пьян и зубы у него окрасились от вина, но Эйра больше не чувствовала в себе никакого уважения к его авторитету. Она больше не мечтала о том, чтобы приобщиться к тому, что воплощал собой он. Быть офицером полиции Крамфорса не так уж и плохо.
Еще следующие тридцать лет. Если они теперь захотят оставить ее в полиции.
Она взяла телефон. Электронное письмо от Ани Ларионовой пришло этим утром, как раз перед отправлением поезда.
Синий «Сузуки». Его нашли на сортировочной станции, в ста метрах от железнодорожного вокзала в Хэрнёсанде седьмого июля 1996 года. Владелец – Магнус Шьёдин, «хотя заявил он о краже лишь два дня спустя», по словам Ани Ларионовой.
Эйра расстелила на столе карту округа. ГГ не протестовал, наоборот, даже наклонился поближе.
–Лодку нашли здесь,– ткнула она пальцем,– в бухте Спрэнгсвикен, всего в миле от Лунде, она не могла самостоятельно уплыть так далеко. И я не думаю, что Лина сидела на веслах. Как-то не верится, что она умела грести, в противном случае разве позволила бы она парню из Стокгольма позориться с веслами?
–Ну и?
–Думаю, Магнус одолжил ей свой мотоцикл,– продолжила Эйра.– Сам на лодке приплыл домой. Мы живем в Лунде, мы выросли там, я играла у реки с малых лет, когда мне еще не разрешалось спускаться к воде. Если он, ступив на сушу, оттолкнул лодку от берега, пустив ее в свободное плавание, то нет ничего удивительного в том, что она оказалась именно здесь – ниже по течению, в бухте Спрэнгсвикен. Затем дал Лине несколько дней форы, чтобы она успела исчезнуть, после чего заявил о краже своего байка.
Эйра ничего не сказала о стрекозах, о том, как однажды она поймала нимф и потеряла их еще до того, как у них появились крылья – настолько высоко ее брат ценил свободу.
–И всем этим ты хочешь сказать… Конкретно что?
Эйра потянулась за бутылкой, не потому, что хотела еще, но потому, что ей было это необходимо. Чтобы перестать чувствовать вес собственного тела и наплевать на то, что он там себе считает.
–Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, возможно, Лина Ставред жива?
–Если бы я вел тогда это дело,– медленно проговорил ГГ,– то, может, и допустил бы такую мысль, но не теперь. Я это уже говорил.
–А теперь послушай, что скажу я. Это займет не больше минуты.
Это заняло двадцать минут. Эйра рассказала о Симоне и о том, как она решила, что это может быть Лина. Вряд ли это можно назвать простой случайностью, что Эйра вышла на женщину, которая из сил выбивается, дабы остаться незамеченной.
–Двадцать три года,– задумчиво проговорил ГГ и уставился на небо, на легкие белые облачка.– Это долго. Разве возможно жить так двадцать три года?
–Есть полно людей, которые живут, стараясь не попадаться на глаза властям в этой стране. Ты и сам это прекрасно знаешь. Те, у кого нет документов, преступные элементы, люди, которым что-то угрожает…
–Да-да, это понятно, но сейчас я мыслю чисто по-человечески. Знать, что таким образом ты больно ранишь своих родителей…
–Лина собиралась сбежать вместе с Кеннетом Исакссоном,– сказала Эйра.– Возможно, она действительно не собиралась больше возвращаться домой. Исходя из того, что я слышала о Лине Ставред, я так понимаю, что в первую очередь она думала о себе. А той милой, доброй девочкой, которой ее все считали, она стала, только когда исчезла.
–Или всегда была такой, в глазах своих родителей.
