–Рудик! Как хочешь, но чтобы сына вывел в люди. В армию он пойдет только через твой труп!
–С такими-то оценками…
–Да, Рудик! У некоторых оценки похуже бывают, а какими людьми вырастают. Любо-дорого смотреть.
В тот памятный день Рудольф Ефимович пошел на работу при параде, надев чистое исподнее белье, как солдат перед боем. Попросил Клаву погладить рубашку, принести из шкафа ботинки, приберегаемые для похода в театр, гости или, не приведи Господь, на собственные похороны. Догадалась жена, что родился в голове мужа план. Взяла она бутылочку одеколона «Шипр» и брызнула в лицо Рудольфа.
–За что?– возмутился парикмахер, протирая заслезившиеся глаза.
–Не устроив нашего сына, Рудик, дома можешь не появляться. Не на панель же мне идти место ему выпрашивать.
–Ну ты уж сказала. В твоем возрасте?
–Не хами, Рудик! Сосед мне каждый день намеки делает. А вот ты о чем по ночам думаешь, не знаю…
Про соседа Клавдия приукрасила. Старичок Вознесенский, если на кого заглядывался, то по причине деменции и плохого зрения. Спорить с женой Рудольф не стал: день ответственный. Сегодня парикмахерскую традиционно посещал русскословец.
–Клава, слушай меня внимательно…– Рудольф, осмотревшись, словно их могли подслушать, принялся шептать супруге свой план.
–Рудик! Ты гений! Вот почему ты женился на мне,– произнесла потрясенная Клавдия и, поцеловав мужа, отправила на работу.
Добежав до салона, Рудольф первым делом выгнал коллег.
–Братья!– сказал он.– Идите погуляйте. Сегодня переучет инвентаря. Заря коммунизма уже на подходе. В коммуне у кого нет инструмента – тот не ест. Не желая вам сей доли, временно всех отпускаю и сам все посчитаю. Приходите завтра.
Сотрудники удивились поведению руководителя, но, не возражая, покинули парикмахерскую, коллективом отправившись в пивную. Рудольф Ефимович закрыл за ними вход, вывесив табличку «ПЕРЕУЧЕТ». Между тем к заведению уже подходил Елей Муромский с бородой. Заведующий спрятался за ширму, в щелку наблюдая за писателем. Муромский остановился перед дверью, по обычаю надавил на ручку. Светлые очи Елея в тот момент были устремлены в голубые сказочные дали в поисках заблудившейся в небесах Каллиопы или Мельпомены, без которых стих не складывался, сказ про земли русские из-под пера живой водой не струился. Но дверь не поддалась.
Пошарив взглядом по сторонам, Елей увидел табличку с невиданным ранее, а потому неизвестным словом. На крупном лице писателя мелькнуло замешательство. Вдруг как бы невзначай за стеклом прошел Рудольф Ефимович, погруженный в думы о выполнении плана. Бросив взгляд на растерянного писателя, Рудольф изобразил не меньшее изумление, опешив:
–Елей Моисеевич! Вы? Сейчас бегу!
Он бросился в кабинет за ключом.
–Как-то вы, батенька? А что такое «переучет»? Слово‐то какое нерусское!– расстроенно отчитал парикмахера Муромский.
–Начальство придумало. Распоряжение прислало: «Закрыть заведение, перечесть весь инвентарь». Вот ведь как неожиданно.
–Да уж… Но что мне делать?
Глядя на красноречивую мимику Рудольфа Ефимовича, Станиславский пригласил бы заведующего в МХТ на главные и второстепенные роли. Тревога за судьбу Отечества, испуг перед начальством, чудесно найденное решение последовательно отражались на лице Рудольфа.
–Придумал!– вскричал он.– Я, знаете, пересчитаю после работы. К утру успею. Проходите, садитесь.
–Ну уж,– довольно пробормотал Елей,– удружил. У меня встреча с почитателями, так сказать, моего таланта, данного Богом. Не знаю, за какой именно труд, но то сообщит Судия, когда достигну Царствия Небесного!
С незапамятных времен в красном углу зала висело фото Моники Беллуччи, в глубоком декольте и паутине. Елей, обратившись к ней как к иконе, благодарственно перекрестился. Он был слеповат, но очков не носил.
–Мадонна!– посмотрев на Монику, молвил Елей. Он прошел в зал, сел в широкое кресло для клиентов.
–Воистину.– Рудольф закрыл дверь, оставив табличку, разложил цирюльные принадлежности.
–Проси чего хочешь, милостивый государь, за доброту твою сердешную,– разрешил Муромский.
–Да чего там… Наше дело маленькое…
–Не скажи. Крохотными делами выстлана дорога в рай. Большое дело в игольное ушко не пролезет, а маленькое, незначительное… Им мир красится, как цветами летними.
–Верно говорите, Елей Моисеевич! Верно, как всегда. С чего-с начнем?
–Вот тут волосинка выпрыгнула, как пружинка,– сперва ее. Потом, прошу, пройдись с линейкой по краям. С прошлой недели не ровнялись.
–Так-с…
Рудольф Ефимович обладал удивительной способностью и разговаривать, и вести себя с разными людьми по-разному. Дворянин, не иначе.
Минут десять он работал ножницами, всматриваясь в каждый влас писателя. Муромский уснул, посапывая и почмокивая. В кармане Рудольфа громко зазвонил телефон. Елей Моисеевич вздрогнул, проснулся.
–Извините!– Рудольф посмотрел на экран: – Супруга вызывает. Простите. Секундочку.
–Ничего, поговори!– Муромский снова закрыл глаза.
Рудольф Ефимович, отыгрывая роль в зеркале, сначала просто слушал, потом напрягся, затем схватился за сердце, упал в соседнее кресло. Писатель, склонив голову на грудь, спал глубоким сном. Брадобрей, полулежа в неудобной позе, ждал, когда Елей Моисеевич проснется. Телефон разрывали рыдания. Время шло. Дотянувшись носком до летописца, Рудольф сильно ударил того по ноге. Муромский в замешательстве открыл глаза, осматриваясь по сторонам. Увидев парикмахера, телефон, плачущий на полу, Елей не стал торопиться, а прежде поглядел в зеркало. Борода подстрижена идеально. Оставшись довольным работой, хронист Земли Русской повернулся к Рудольфу, тронув рукой плечо цирюльника. Снял, отряхнул накидку.
–Милый, что случилось? Какая напасть?
Очнувшись от наигранного беспамятства, тот тихо произнес:
–Сын! Георгий! Разбился… Насмерть…
–Ваш сын? Ну, успокойтесь. Почему насмерть?
–Жена сказала…
–Как звать жену-то вашу?
–Клавдия Егоровна.
–Дайте я поговорю. Вы перелягте на диванчик: не ровен час, скончаетесь!
Муромский поднял телефон с пола. Взглянул на Беллуччи, а потом сказал в трубку:
–Клава Егоровна. Сообщите, пожалуйста, что случилось.
Клавдия, уставшая рыдать, сбиваясь, рассказала о том, как их сын, круглый отличник, переходил дорогу в положенном месте, когда его сбил неисправный городской автобус. Мальчик пролетел более ста метров, ударившись головой о металлическое ограждение или стену дома, она не знала. Еще говорят, ограждение (или дом) восстановлению не подлежат. А его, истекающего кровью, везут в больницу. Сын шел подавать документы на исторический факультет. Теперь он или умрет, или точно никуда не поступит.
