–Остановитесь,– громко приказал Мемфис.– Я пришел с миром. Впрочем, не важно… Молитесь!– торжественно произнес он и приказал Машо встать на колени, положить оружие на пол, поднять руки в молитвенном приветствии. Бык осмотрел апартаменты. Ничто не тронуло его взгляда. Существо привлекли только солнечные зайчики на доспехах. В человеческом облике Мемфис нашел значительное число недостатков. Сейчас ему стало казаться, что прекрасная внешность призвана мешать голове, и наоборот. Все части чела быкочеловека двигались отдельно, тормозили друг друга. В виртуальном мире управлять пластикой легче и удобней. Но на Земле простые свойства Креатуры были неисполнимы.
–Пойдемте,– приказал Мемфис Машо.– Посмотрим на Пустозвонницу. Чем она привлекла внимание богов?– Он усмехнулся.
Девушки построились в каре, Мемфис встал посередине, все последовали, направляемые им, к выходу из сахли.
Глава 4
Медея
Оставив Кошку на попечение Машо, Богли вышел в центральный холл, украшенный национальным декором, сел на топчан из бараньей кожи, чтобы составить план действий. Алкогольное опьянение придало ему смелости. Он немедленно отправится на поиски Медеи, с ней надо объясниться: сегодня или никогда, в крайнем случае завтра.
–Скверная девчонка! Заставить меня влюбиться, в таком критическом для мужчины возрасте, когда до инфаркта рукой подать.
Эстом поднялся, качнулся, пересек холл, нацелившись в открытую дверь. Он остановился у края широкой террасы, облокотившись для твердости на перила. Хорошо бы найти свидетелей, а затем решить, куда Медея направилась, если бы захотела сбежать. Кругом непроходимые из-за колючих кустарников горы, туда она с маникюром не сунется. Яхта Гоги ее слушать не станет. «Что бы я сделал на ее месте? Возможно, вышел бы на дорогу и поймал попутный автобус до города». Девушка, насколько припоминал Эстом, имела весьма отдаленное представление о том, куда они прилетели и где расположен ближайший город. Как считал Богли, единственное место на планете, подходящее для ее обитания,– Москва. Или любой шикарный отель, но рядом с морем, пальмой, лежаком на песке и под солнцем. Другая атмосфера была для нее сродни марсианской и могла погубить. Обдумав маршрут, Эстом пересек центральную площадку с гамаком и фонтаном с минеральной водой, наткнулся на бабку Феодору. Она работала на скотном дворе – выполняла грязную работу, до которой дорогих андроидов не допускали. В базовом состоянии бабка была пьяна, с утра – хмура, днем – зла, к вечеру – весела, всегда с бутылкой.
–Феодора!– подбежал к ней Эстом.– Ты тут девушку не видела?
Старуха ошалело посмотрела на Богли:
–Ды ты кто есть? Свинья ты этакая.
–Бабка, совсем сдурела? Богли я.
–Бог ли или не бог – какая, к черту, разница?
–Еще раз повторяю вопрос: девушку видела?
–Нет!– Феодора продолжила убирать навоз.– Нет, не видела.
Богли расстроился.
–Нет,– передумала Феодора.– Видела!
–Так видела или не видела?
–Видела… Помоги навоз убрать.
–Алкоголичка. Совсем с ума спятила?– рассердился Эстом.
–Я не пью,– четко ответила Феодора.– И не пила никогда! Вот мужик приставучий.
Чиновник подождал, но несчастное создание больше не обращало на него внимания, и, чтобы не вмешиваться в диалог Феодоры с навозом, он пошел искать других обитателей «Кед-Кеди».
В винном цеху Богли встретил молдаванина Костю – главного агронома и винодела.
–Добрый день! Я думал, вы улетели…– заметив Эстома, весело поздоровался Костя.– Потом смотрю – Василашвили с твоей красавицей возвращается. Забыли чего?
–Ничего они не забыли. Гога украл мою невесту.
–Это он может. Так чего ж отдали?
–Дураком был. Гога один улетел?
Винодел принялся остервенело чесать затылок.
–Вроде один…
–А девушка где?
–Эстом Оливерович! Не знаю, врать не буду.
–Ладно,– чиновник махнул рукой.– Пойду искать.
И он вернулся на поляну, где были припаркованы яхты. Сел в «Синеглазку», немного подумал и выбрался обратно, направившись к выходу из комплекса. Костя, повозившись в цеху, спустился из «Кед-Кеди» в собственный дом, стоявший ниже по горе, скрытый от сторонних глаз зеленью. На лежаке в неглиже загорала Медея. Услышав шум на тропе, она перевернулась спиной вверх, отчего ее тело стало еще более голым и аппетитным. Появившийся из-за куста смородины Костя от вожделения скрипнул зубами.
–Там твой вернулся. Ищет тебя.
–Который мой?– усмехнулась девушка.– У меня их много.
–Богли.
–Этот? Пущай поищет.
–Медь, давай поженимся.
–Да ты уж больно скор. Два дня видел – и поженимся? На попе моей жениться собрался?
–Почему это на попе?
–По глазам вижу.
–Ничего ты не видишь, ты ж перевернутая лежишь.
–А я спиной вижу.
Медея перевернулась, показав себя с левой, а затем с правой стороны. Потом обернулась полотенцем и засмеялась:
–Все вы одинаковые, а я – единственная!
Константин, в очередной раз осознав пропасть между собой и Медеей, вздохнул глубоко, тяжело, абсолютно безнадежно.
–Ну, дурень! Посмотри на мой маникюр и посмотри на свой.
Медея показала ему пальцы. Агроном вздохнул еще тяжелее.
–У тебя, Костя, целый мир под ногами. Тебе бы жить да радоваться. Дом, работа… А мне, кроме маникюра, ничего не надо. Понял ты, какая я дура? Пойду за тебя – стану дурой дважды.
Она поднялась с лежака и пошла в дом, который был больше похож на автомастерскую. Годами агроном носил сюда самое ценное, что оставалось от сломанной сельхозтехники. Чистил, складывал, что-то собирал. Кухня стала частью мастерской, ее прошлое угадывалось только по тарелке, кружке, кастрюле, сковородке. Спальня же стала основной производственной площадкой молдаванина. Отдыхая, было легче крутить гайки в руках, думать об их использовании в хозяйстве.
Медея назвала это «замком Винтика-Шпунтика», чем польстила Косте. Он стал питать несбыточные надежды. Спрятав девушку от разгневанного, побитого ею Гоги, он сразу, чтобы не передумать, сделал ей предложение: получить оптом, совершенно безвозмездно, две руки, сердце, все железные агрегаты, которыми он располагает. Медея обещала подумать, а после, когда опасность улеглась, Константин принес ей лежак и полотенце из поместья. Лежа на них, она уже два дня беззастенчиво соблазняла его своим видом.
Костя был здоровым, крепким, рукастым мужчиной. Если бы агронома отмыли, одели, придали его лицу волевое и умное выражение, он мог бы считаться красавцем. Потенциально. Но труд папы Карло, стругавшего Буратино из бревна, был не под силу московской львице. Она решила погостить в доме работника несколько дней, а потом вернуться в бурлящую жизнью столицу.
