Энди как-то заметила жуткого вида шрам в одну из тех ночей, когда оставалась с матерью в больнице. Почти восемь сантиметров длиной, розовый и — даже много лет спустя — с неровными краями. Энди буквально охнула, увидев его.
«Каталась на коньках»,— сказала Лора, закатив глаза, будто эти три слова все объясняли.
Энди достала следующую стопку фотографий. Они тоже потрясли ее, но только тем, насколько сильно отличались от предыдущих. Не поляроиды, обычные фотографии совсем маленького ребенка в розовом зимнем костюмчике. На обратной стороне дата — 4 января 1989 года. Эта серия изображала, как девочка валяется в снегу, кидает снежки, делает ангела, лепит снеговика, ломает снеговика. Иногда на снимках попадался кто-то взрослый: чья-то опущенная рука или нога, торчащая из-под тяжелого шерстяного пальто.
Энди узнала в ребенке себя. У нее всегда был особенный миндалевидный разрез глаз: эту черту она унаследовала от матери.
Если посчитать по месяцам, получается, что Энди тут почти два года. Тот самый период, когда они жили в студенческом городке Университета Джорджии, пока мать писала диссертацию.
Такого снега не бывало ни в Атенсе, ни тем более в Белль-Айл. У Энди не было детских воспоминаний о поездках на север. И Лора ей никогда о них не рассказывала. Более того, когда Энди посвятила ее в свои планы перебраться в Нью-Йорк, она сразу сказала: «О, милая, ты никогда не уезжала так далеко от дома».
Последние две фотографии в коробке были соединены скрепкой.
Фил и Лаверн Рэндалл, ее бабушка и дедушка со стороны биологического отца, сидят на диване. Картина с пляжем висит на обшитой деревом стене за их спинами. Выражения их лиц, их позы, даже тень от торшера на спинке дивана — все очень знакомо.
Энди убрала скрепку, чтобы посмотреть следующее фото.
Те же люди, те же выражения лиц, те же позы, те же тени — но на сей раз Энди, месяцев, наверное, шести, сидит у Рэндаллов на коленях, балансируя между ними.
Она провела пальцем по толстому контуру своей младенческой фигуры.
В школе Энди изучала «Фотошоп» — в том числе как накладывать одно изображение на другое. Она забыла, что до компьютеров людям приходилось переделывать изображения вручную. Нужно было взять макетный нож и аккуратно вырезать кого-то из фотографии, потом намазать этот кусочек клеем и прикрепить его к другой фотографии.
Если получалось неплохо, нужно было заново сфотографировать наложенные изображения, но даже тогда результат не всегда выглядел убедительно. Неправильные тени. Неестественные позы. Процесс требовал кропотливого труда и большой аккуратности.
Что делало мастерство Лоры еще более впечатляющим.
Когда Энди было лет десять-двенадцать, она часто с тоской рассматривала фотографию дедушки и бабушки Рэндаллов. Обычно она злилась на Лору или, еще хуже, на Гордона. Иногда она вглядывалась в лица Рэндаллов и строила догадки, как их ненависть и узколобость могли оказаться важнее общения с единственным ребенком их погибшего сына.
Она никогда не обращала внимания на ту часть фото, где сидела маленькая Энди. И зря. Если бы она хоть немного ее изучила, то заметила бы, что даже не сидит на коленях Рэндаллов.
Скорее парит над ними.
Расисты Рэндаллы были неприятной темой, которую Энди не поднимала в разговорах с матерью,— такой же, как и родители Лоры, Энн и Боб Митчелл, умершие до рождения Энди. Точно так же она не спрашивала и о своем отце, Джерри Рэндалле, который погиб в автокатастрофе задолго до того, как у нее могли бы сформироваться о нем хоть какие-то воспоминания. Они никогда не посещали его могилу в Чикаго. Они никогда не посещали ничьи могилы.
—Нам нужно встретиться в Провиденсе,— сказала Энди Лоре во время своего первого года в Нью-Йорке.— Покажешь мне, где ты выросла.
—О, милая,— вздохнула тогда Лора,— никто по доброй воле не захочет поехать на Род-Айленд. Кроме того, это было так давно, уверена, я даже ничего не вспомню.
Дома хранились самые разные фотографии — целый ворох фотографий. Турпоходы, поездки в Диснейленд, пляжные пикники, первый день в школе. Но только на нескольких Лора была одна, потому что она ненавидела, когда ее снимают. Из тех времен, когда Энди еще не родилась, не было ничего. Лора однажды показала ей единственную фотографию Джерри Рэндалла — ту же самую, которую Энди потом нашла в оцифрованном архиве некрологов «Чикаго Сан таймс».
«Джером Филлип Рэндалл, 28 лет; окулист, преданный фанат “Бирс”; оставил дочь, Андреа, и родителей, Филиппа и Лаверн».
Энди видела и другие документы: свидетельство о рождении и свидетельство о смерти ее отца, оба выданы в округе Кук, штат Иллинойс. Разнообразные дипломы Лоры, ее свидетельство о рождении из Род-Айленда, ее карту социального страхования, водительские права. Запись о рождении Андреа Элоиз Митчелл 20 августа 1987 года. Договор о покупке дома в Белль-Айл. Записи о прививках. Свидетельство о браке. Постановление о разводе. Документы на машины. Страховки. Выписки по депозитным счетам. Выписки по кредитным картам.
Водительские права на имя Даниэлы Барбары Купер. Регистрация автомобиля из Онтарио. Карточка медицинского страхования. Универсал «Плимут» с пистолетом в бардачке и с деньгами и вещами в багажнике на складе в неизвестном городе.
Косметичка, спрятанная в диване в кабинете Лоры. Ключ от замка, приклеенный к рамке с фотографией Энди.
«Все, что я делала, я делала ради тебя, моя Андреа Элоиза. Все».
Энди разложила на столе поляроиды ее матери. Рана на ноге. Подбитый глаз. Синяки на шее. Синяки на животе. Сломанный нос.
Части той женщины, которую она никогда не знала.
26июля 1986 года
Они пытались похоронить нас,
Но они не знали, что мы — семена.
7
Дети Мартина Квеллера были избалованы в самом подлинном американском смысле. Слишком много денег. Слишком много учебы. Слишком много путешествий. Слишком много слишком многого — настолько, что все это изобилие оставило их совершенно пустыми.
Особенно больно Лоре Жено было смотреть на девочку. Как ее глаза украдкой мечутся по комнате. Как пальцы то и дело нервно сжимаются и разжимаются, будто держат невидимый ключ. Ее желание установить связь с окружающим миром напоминало бессознательное движение щупалец осьминога в поисках пищи.
Что касалось парня — в нем было свое очарование, а очаровательному мужчине многое простительно.
—Извините, мадам?— обратился к ней стройный и высокий полици. Винтовка, свисавшая с его шеи, напомнила Лоре любимую игрушку ее младшего сына.— Вы потеряли свой бейдж участника?
Лора взглянула на него с извиняющимся выражением лица, опершись на свою трость.
