—Ну что, хватит с вас моей болтовни? Давайте без дальнейших проволочек встретим наших четырех выступающих!
От аплодисментов под ногами Лоры затрясся пол. У нее перехватило дух. Восемьсот человек. Включилось основное освещение. Через занавес она увидела правую часть зала. Зрители, в основном мужчины, стояли и активно хлопали в ожидании начала представления.
—Доктор?— прошептал Фридрих Рихтер.
Ее коллеги по секции ждали, что Лора выйдет первой. Даже Мартину Квеллеру хватило такта, чтобы уступить ей. Она ждала именно этого момента. Ради него она вытащила себя из больничной койки, закончила мучительный курс терапии и усадила себя в те четыре самолета, которые доставили ее сюда.
И все же Лора застыла на месте, на секунду растерявшись и не понимая, что от нее требуется.
—Ради всего святого!— Мартин быстро потерял терпение и уверенно вышел на сцену.
Толпа взревела при его появлении. Они топали ногами. Махали руками. Потрясали кулаками.
Фридрих и Маэс разыграли миниатюру в стиле Лорела и Харди
[29], решая, кому достанется честь пропустить Лору вперед.
Она должна была идти. Она должна была сделать это.
Сейчас.
Воздух удушающе сжался, когда она вышла на сцену. Несмотря на приветственный гул и шум аплодисментов, Лора все равно слышала тяжелый стук своей трости по деревянному полу. Ее плечи сжались, голова опустилась. Она почувствовала непреодолимое желание показаться меньше.
Лора посмотрела наверх.
Еще больше ярких огней. Причудливые кольца дыма на перекрытиях.
Она повернулась к залу — не чтобы увидеть зрителей, а чтобы найти Джейн. Та сидела в первом ряду, как и обещала. Эндрю сидел слева, Ник справа, но именно на Джейн было сосредоточено все внимание Лоры. Они обменялись незаметными улыбками, прежде чем Лора отвернулась.
Раньше начнешь — раньше закончишь.
Микрофоны, подобно винтовкам нацеленные на говорящего, располагались напротив четырех стульев, разделенных маленькими столиками. С Лорой распределение мест не обсуждалось, так что она выбрала первый стул. На ее верхней губе выступили капли пота. Лучи света били, словно лазеры. Она слишком поздно поняла, что эту часть ей стоило отрепетировать. У стула был типичный скандинавский дизайн: красивый на вид, он был слишком низким и почти не имел опоры для спины. К тому же он крутился.
—Доктор?— Маэс придержал для нее спинку соседнего от себя стула. Значит, Лора должна была сесть посередине. Она опустилась в низкое кресло, мышцы в спине и ногах свело от боли.
—Да?— Маэс предложил положить ее трость на пол.
—Да,— Лора вцепилась в сумку у себя на коленях.— Спасибо.
Маэс сел слева от нее. Фридрих прошел в дальний конец, стул рядом с Лорой остался пустым.
Она перевела взгляд с направленного на нее микрофона на зрителей. Аплодисменты затихали. Люди потихоньку рассаживались.
Но Мартин Квеллер еще не хотел, чтобы они успокаивались. Он стоял с поднятыми вверх руками, приветствуя публику. Если вспомнить фразу Мэйплкрофт о Геринге, выглядело это странно. Как и его последний легкий поклон перед тем, как наконец занять свое место в центре.
Теперь зрители окончательно успокоились. Затихли последние неловкие хлопки. Свет в зале погасили. Включились софиты над сценой.
Лора моргнула, на секунду ослепленная ими. Она ждала неизбежного — когда Мартин Квеллер подстроит микрофон под себя и начнет говорить.
Он сказал:
—От имени моих коллег я благодарю вас за присутствие. Искренне надеюсь, что наша беседа будет оживленной и цивилизованной и, что самое главное, не обманет ваших ожиданий.— Он посмотрел налево, затем направо, пока доставал из нагрудного кармана карточки с темами.
—Давайте начнем с того, что товарищ Генеральный секретарь Горбачев обозвал «эпохой застоя».
Из зала послышался смех.
—Доктор Маэс, что вы думаете об этом?— Надо сказать, Мартин Квеллер умел управлять ситуацией. Он явно устраивал шоу, издалека подбираясь к острым темам, которые планировалось обсуждать. В молодости его часто считали привлекательным в том смысле, в каком деньги внезапно делают интересным скучного человека. Годы ему шли. Ему было шестьдесят три, но темные волосы только слегка тронула седина. Орлиный нос выдавался не так сильно, как на фото, которые скорее должны были вызывать уважение, а не симпатию и восхищение. Впрочем, черты личности часто принимают за характер.
—Что насчет Черненко, господин Рихтер?— даже и без микрофона гремел голос Мартина.— Вероятно ли, что мы увидим полную реализацию относительно скромных реформ Андропова?
—Ну,— начал Фридрих,— как, вероятно, сказали бы нам русские: «Когда деньги говорят, тогда правда молчит».
По залу снова прокатился легкий смех.
Лора заерзала на стуле, пытаясь утихомирить боль в ноге. Ее седалищный нерв натянулся и дрожал, как струна на арфе. Вместо того чтобы слушать строгий академический ответ Фридриха, она сосредоточилась на одном из углов зрительного зала. Там на металлическом шесте было расположено несколько осветительных приборов. Рядом на приподнятой платформе стоял человек с камерой «Бета Муви» на плече. Он медленно двигал кольца объектива. Яркое освещение, вероятно, сбило автофокус.
Лора посмотрела на свои руки. На большом и двух других ее пальцах до сих пор оставались мозоли от долгих лет ручной настройки «Хассельблада».
За месяц до смерти Лайла сказала Лоре, что хочет учиться фотографии, но только не у нее. Лору это уязвило. В конце концов, она была профессиональным фотографом. Но потом подруга напомнила Лоре, что девочки-подростки предпочитают ничему не учиться у своих матерей до тех пор, пока у них самих не появляются дети. Так что Лора решила дождаться своего времени.
А потом время вышло.
Все из-за Мартина Квеллера.
—…непосредственное соприкосновение социальной политики и экономики,— вещал тем временем Мартин.— Что же, доктор Мэйплкрофт, хотя для вас и неприемлемо то, что вы называете «атавистическим тоном» поправок Квеллера, я всего лишь пытался дать название статистически часто возникающему феномену.
Лора заметила по вздымающейся груди, что он набирает воздух для продолжения, и решила резко ответить:
—Мне интересно, доктор Квеллер, понимаете ли вы, что у вашей политики могут быть последствия в реальном мире?
—Это не политика, милая. Это теория о том, что вы сами описали как «племенную мораль».
—Но, доктор…
—Если мои выводы кажутся вам хладнокровными, то должен предупредить вас, что статистика вообще особа холодная.— По-видимому, ему очень нравился этот оборот. Он часто появлялся в его статьях и эссе.— Эмоциональный или истерический подход к интерпретации данных открывает огромный простор для разного рода нелепостей. Вы можете с тем же успехом спросить уборщика, как извержение вулкана Беренберг повлияет на погодные паттерны на Гуаме.
