Джейн раскрыла рот. Она попыталась вдохнуть побольше воздуха в сжавшиеся легкие. Она отчаянно хотела поверить ему. Она сказала себе, что сейчас важно только одно: Ник в безопасности. Эндрю в безопасности. Ребенок в безопасности. Их спасла лестница. Их спас тоннель. Их спас фургон.
Их спас Ник.
Даже когда Джейн была в Берлине, он заставлял ее продолжать тренировки. Вдалеке от всего происходящего казалось глупым ежедневно отрабатывать одни и те же движения: размахивать руками и колотить воображаемую грушу, будто она готовилась к войне. В Сан-Франциско ее больше всего заводила возможность надрать задницу Пауле, когда они устраивали спарринги. А когда Паулы не было рядом и, по правде сказать, когда рядом не было Ника, Джейн чувствовала, как все теряет свой вес — ее решимость, их план, даже сам Ник.
—Чем занимаешься, моя дорогая?— спрашивал он ее по трескучему международному телефону.
—Ничем,— врала она.— Я так сильно по тебе скучаю, что могу только хандрить и вычеркивать дни в календаре.
Джейн скучала по Нику, но не по всему. По очаровательному Нику. По любящему Нику. По Нику, который был ею доволен. А не по тому, который своими руками с извращенным удовольствием доводил все до предела.
Был один факт, который Джейн не осознавала до тех пор, пока не оказалась в уютном, безопасном и далеком Берлине: сколько она себя помнила, где-то глубоко у нее внутри всегда дремал комочек страха. Долгие годы она считала, что неврозы — это плата за успех сольного артиста, но на самом деле не они, а тяжелое присутствие в ее жизни двух мужчин заставляло ее ходить по струнке, следить за каждым словом и сдерживать эмоции. Иногда ее пугал Мартин. Иногда Ник. Своими словами. Своими угрозами. Своими действиями. И, время от времени, своими кулаками.
В Берлине, впервые на своей памяти, Джейн почувствовала, каково это — жить без страха.
Она ходила в клубы. Танцевала с худощавыми обдолбанными немецкими парнями с татуировками на руках. Она ходила на концерты, открытия выставок и подпольные политические дискуссии. Она сидела в кафе, спорила о Камю, курила «Галуаз» и рассуждала о трагедии человеческого бытия. Она как будто откуда-то очень издалека улавливала отблески того, какой должна была быть ее жизнь. Она была исполнителем мирового уровня. Она работала два десятилетия, чтобы занять это место, чтобы достигнуть этого высокого положения, и все же…
Она никогда не была ребенком. Она никогда не была подростком. Она никогда не была молодой двадцатилетней женщиной. Она никогда на самом деле не была сама по себе. Она принадлежала своему отцу, потом Печникову, потом Нику.
В Берлине она не принадлежала никому.
—Эй,— Ник помахал рукой перед ее лицом.— Возвращайся к нам, дорогая.
Джейн поняла, что они разговаривали о чем-то без нее.
Ник объяснил:
—Мы обсуждаем, когда лучше обнародовать документы по Джасперу. После Чикаго? После Нью-Йорка?
Джейн покачала головой.
—Мы не можем этого сделать,— сказала она Нику.— Пожалуйста. Уже достаточно людей пострадало.
—Джейн,— сказал Эндрю.— Мы это делаем не по собственной прихоти. По его вине страдали и умирали люди. Мы не можем поддаться слабости и отступить. Только не теперь, когда каждого из нас уже поджидает пуля.
—Буквально,— сказал Ник, точно Джейн требовалось напоминание.— Два человека. Две пули. Лора и Четвертак действительно верили в наше дело. Как мы можем подвести их сейчас?
—Я не могу,— сказала она им обоим. Больше к этому нечего было добавить. Она просто не могла больше этим заниматься.
—Ты устала, моя дорогая.— Ник крепче прижал ее к себе, но не сказал того, что она хотела услышать: что теперь они остановятся, уничтожат документы, доказывающие вину Джаспера, и найдут способ перебраться в Швейцарию и загладить свою вину.
Вместо этого Ник сказал:
—Нам нужно спать по очереди.— Потом он повысил голос, чтобы Паула тоже его услышала:— Я полечу в Нью-Йорк из Чикаго. Стало слишком жарко, чтобы ехать до Сакраменто. Паула, ты останешься с командой и проследишь за тем, как они устроятся в Чикаго. О времени встречи на явочной квартире договоримся позже.
Джейн ждала, что Паула сейчас опять заверещит, но она вела себя необычайно тихо.
—Горе?— спросил Эндрю.— Все нормально?
Джейн кивнула, но он видел, что она врет.
—Все хорошо,— повторила она, хотя не могла сдержать дрожь в голосе.
—Иди посиди с Пенни,— велел Ник Эндрю.— Не давай ей заснуть. Мы с Джейн поспим, а потом поменяемся.
Джейн хотела сказать ему, что Эндрю должен отдохнуть первым, но у нее совсем не было сил, к тому же Эндрю уже поднимался на колени.
Она наблюдала, как ее брат с трудом ползет по полу фургона, чтобы сесть рядом с Паулой. Джейн слышала стон, который вырвался из его рта, когда он потянулся к кнопке на радио. Тихо забухтела новостная радиостанция. Им стоило бы остановиться на ней, но Эндрю крутил колесико, пока не нашел станцию со старыми песнями.
Джейн повернулась к Нику:
—Ему нужно к доктору.
—У нас есть проблема посерьезней.
Джейн сразу поняла, о чем он. Дело было не в том, что они отклонились от плана. Просто Ник знал, что Джейн в нем сомневается. Он сказал:
—Я уже говорил тебе: случившееся с Мэйплкрофт было случайностью.— Он понизил голос, чтобы только Джейн могла его слышать:— У меня крышу сорвало, когда я увидел, что она сделала с твоим прекрасным лицом.
Джейн дотронулась до своего носа. И только тогда почувствовала боль. Столько всего случилось с этого страшного момента, что она и забыла, как Мэйплкрофт ударила ее.
—Я знаю, что должен был просто схватить ее, или… или еще что-то. Я не знаю, что со мной случилось, дорогая. Я просто был так зол. Но я не потерял контроль над собой. Не полностью. Я пообещал тебе, что этого никогда больше не случится.
Больше.
Джейн пыталась не думать о ребенке, который рос внутри ее.
—Дорогая,— сказал Ник.— Скажи мне, что все в порядке. Что у нас все в порядке. Пожалуйста, скажи это.
Джейн коротко кивнула. У нее не было сил сказать иначе.
—Любовь моя.
Он поцеловал ее в губы с неожиданной страстью. Когда их языки соприкоснулись, она не почувствовала ничего и все же обняла его, потому что отчаянно хотела почувствовать себя нормально. Они не занимались любовью в Осло даже после трех месяцев разлуки. Они оба слишком нервничали, а потом случилась стрельба, и они слишком боялись сказать или сделать что-либо не то, а потом они вернулись в Сан-Франциско, и он оставил ее одну до сегодняшнего утра. Джейн не хотела его и с утра, но она помнила, что искренне и с восторгом ждала момента после. Когда он ее обнимет. Когда она сможет прижаться ухом к его груди и послушать ровное, удовлетворенное сердцебиение. Рассказать ему о ребенке. Увидеть радость в его глазах.
