К тому же в храме не было кораблей.
Вблизи череп Сновидца доминировал на фоне всего остального. Город-кольцо возвышался на горизонте, как далекие горы. Когда рядом не было видно стен, громадный мертвый левиафан производил неизгладимое впечатление, как будто, кроме него, во всем мире ничего не было. Череп лежал там же, где когда-то упал, подкрепленный у основания резными пилонами – серо-зелеными плодами труда энарских каменщиков. Самая внушительная колонна стояла напротив центральной дороги, протянувшейся от разрыва в кольце через площадку космодрома. Оглянувшись, я увидел, как развеваются на ветру штандарты кровных кланов, в слабом сиянии искусственных лун ставшие из синих и зеленых черными.
Вдоль большого пилона была проделана широкая крутая лестница, она сужалась по мере приближения к платформе напротив некогда громадного глаза Наблюдателя. Поднявшись по ступенькам, я задержался на платформе. Я не увидел здесь ни низкого алтаря, больше похожего на помост, чем на стол, ни железных колец, к которым был прикован во множестве своих видений. Платформа была гладкой и голой; никаких устройств, никаких перил. Она служила лишь площадкой для сбора перед верхней лестницей, что вела к входу в просторную пещеру невидящего ока.
Присутствие у черепа энарских сооружений подтвердило мои прежние подозрения. Наблюдатель умер задолго до прибытия сьельсинов на Эуэ. Если это был Миуданар, как я предполагал,– тот самый, что однажды шептал на ухо Элу,– то шептал он, будучи уже мертвым. Даже в таком состоянии это черное божество, более развитое и опасное, чем любое известное человеку, наводило ужас.
В его яркой тени я задрожал.
Сколько раз я бывал здесь во сне? Оглянувшись, я заметил башни-близнецы, отмечавшие вход в запретные земли внутри города-кольца. До них было с десяток миль. Воздух был неподвижен, но не тих. Вокруг, казалось, шепчутся отдаленные и журчащие, как вода, голоса. Но на Эуэ не было журчащих водоемов, только заплесневелые болота. Настороженно прислушиваясь, я двинулся ко внутренней лестнице, что вела к глазнице.
Кости Наблюдателя блестели в лунном свете, словно хрусталь или вулканическое стекло. Ведьмовские огни внутри черепа напоминали далекие звезды, светившие тусклее, когда я приближался. Шепот стал громче и вскоре едва не оглушил меня, лишив возможности осознанно думать. Каждый шаг теперь требовал предельной концентрации. Жуткий титан был мертв, но в нем еще таилось нечто живое. Некий квантовый призрак, оставшийся в этом мире.
–Te ka ke ku ta!
Я задержался на первой ступеньке, уверенный, что услышал голос ушами, а не подсознанием. Шепот продолжался, но теперь звучал иначе. Это был голос, не похожий на все голоса, что я когда-либо слышал, будь то человеческие или сьельсинские. Распознав сопутствующий клекот и четкие отдельные слоги, сначала я принял этот голос за ирчтанский. Однако язык отличался от ирчтани. Да и с чего бы? Не был он ни резким, агрессивным сьельсинским, ни вкрадчивым полузабытым языком, от звука которого я потерял сознание, когда впервые увидел храм черепа,– языком, как я полагал, самих Наблюдателей.
–E na ta te ta ka! Vi lu na!
Я пригнулся и крадучись добрался до верха лестницы. Моя тень на песке вытянулась на несколько миль. Внутреннее помещение как бы пучилось во все стороны, и мне пришлось еще подняться по короткой лесенке из знакомого энарского камня к возвышению поперек глазницы мертвого чудища. Впереди еще одна лестница шла вверх по вертикальной шахте, где когда-то располагался зрительный нерв, в новый зал.
Зал, прежде служивший вместилищем мозга чудовищного божества.
По обе стороны от меня возвышались стелы, украшенные аккуратными и детализированными изображениями энар, ведущих свои армии к звездам. Я таращился на них, ничего толком не понимая. Энарские цари воевали с треногими великанами и бесформенными ползучими тварями. Один сюжет изображал их, по-паучьи склонившихся перед одноглазой сторукой фигурой, и я догадался, что это в ее пустом черепе я сейчас нахожусь.
Миуданар. Сновидец.
–E ku la. Te ke la.
Напев привел меня в чувство, и я поторопился взобраться по внутренней лестнице. Вы, наверное, думаете, что торопиться было ни к чему, но мне казалось, что иного выбора нет. Я уже был обречен на казнь.
Святая святых открылась мне не сразу. За хрустальным потолком виднелись слабые борозды, где мозг когда-то прижимался к черепной коробке. Окон не было. Здесь тоже стояли стелы с барельефами на батальные сюжеты – каждая диаметром в десять футов и высотой примерно в триста. Потолок был очень высоким. Те же мотивы продолжались на громадных плитах, расставленных у стен. Эпизоды из жизни империи сопровождались подписями на причудливом языке энар. Прямо передо мной на плите был изображен сторукий змей Миуданар во всем своем ужасном великолепии, сжимающий в руках целые планеты. Их сферы трескались и разлетались на куски в его когтях, одинокий глаз пылал огнем.
Но я мигом забыл обо всей этой скульптурной красоте.
Потому что я был не один.
Скрытый лестницей, я застыл, наблюдая за ритуалом неизвестных существ. Они выглядели старыми и серыми, как выцветшие мериканские фотокопии, найденные нами с Валкой в архиве Гавриила, и неестественными. Но в то же время они ужасали.
Ростом энары были примерно по грудь человеку, но почти в три раза шире. Их тела – головы – были покрыты серыми хитиновыми пластинами и не имели ни глаз, ни других органов, за исключением ртов, спрятанных за хищными жвалами. Вряд ли они были слепыми, иначе зачем возводить Актеруму и покрывать его барельефами? Тем не менее они, кажется, не замечали меня, что казалось невозможным. Их ноги оканчивались изогнутыми когтями, неуловимо похожими на человеческие пальцы, и клацали по полу, когда существа двигались. Количество ног, как и на барельефах, варьировалось. У одних было по четыре ноги, у других по шесть и даже восемь. Могло ли это быть половым различием?
Какая разница?
В большом зале их набилось, наверное, тысячи две. Они теснились плечом к плечу и карабкались друг на друга, как крабы в сетке.
–Zu ga ai y ate ka u!– провозгласило одно существо с серебристыми конечностями, которые я сначала принял за механические, стоявшее прямо под большим изображением Миуданара.
–Te ke li!– ответила толпа.– Te ke li! Te ke li!
Я узнал ритуальное песнопение, перенятое сьельсинами. Такая «наследственность» ужаснула меня.
Вожак вскинул руки, костлявыми пальцами держа амфору из черного стекла, почти наверняка вырезанную из костей божества, в теле которого мы сейчас находились.
–Ap su!– воскликнул энар и сделал глоток.
–Ap su!– ответили остальные.
Почти мгновенно верховный жрец начал изменяться. Его лицо разъело нечто черное; существо согнулось, тяжело дыша. Повалил дым; тело ксенобита содрогнулось и начало разлагаться. Плоть стекала на пол, как воск, и, словно наделенная разумом, тянулась к тем, кто наклонился, чтобы попробовать ее тонкими усиками, росшими вокруг рта. Энары, вкусившие ее, тоже задымились и начали растекаться по полу. Их хитиновые панцири превратились в желе.
