–Дораяика, ты теперь защищаешь yukajjimn?– прохрипело Хасурумн, не в силах сбросить двоих противников.
–Svassa!– прошипело Пеледану, держа Хасурумна за рога, пока другой боролся с ним.
«Сдавайся!»
Князь Сириани Дораяика возвышался над хаосом, невозмутимый, как энарская скульптура. Мои удивительные заявления и ересь были забыты. Пророк глядел на Хасурумна, моргая прозрачными мембранами, прикрывающими черные блестящие глаза.
–Iugah!– завопило Хасурумн.– Дораяика, ты самозванец! Ты сам Утаннаш!
В зале вновь воцарилась тишина, когда Князь князей двинулся на Хасурумна, наклонив голову налево в отрицании.
–Элентани Хасурумн, ты пролило кровь в храме Элу,– произнес он, косясь на по-прежнему вытянутую руку Аттаваисы.
Я вдруг сообразил, что в любой ситуации, при любом освещении моя кровь наверняка казалась сьельсинам черной, как и их собственная.
–Ты напало на одного из tannya, на aeta ba-itanimn. На вождя клана.
Пророк склонился над Хасурумном, и его рогатая тень упала на лицо младшего князя. Он плюнул на Хасурумна, как до этого на Иамндаину.
–Твой род окончен. Твой клан опозорен. Есть возражения?
Никто из князей не ответил, даже Аджимма, Онасира и прочие противники Дораяики. Какими бы ни были их чувства по отношению к великому князю, все они чтили эту традицию.
–Я не нападал на вождя клана!– ответило Хасурумн, когда никто не высказался в его защиту.– Дораяика, ты защищаешь паразита! Одного из yukajjimn!
–Аттаваиса, Пеледану, возьмите с собой кого захотите и проводите князя Хасурумна наружу. Скажите всем, что оно осквернило священное тело бога и богохульствовало против воли Элу.
–Yaiya toh!– ответил князь Аттаваиса, оставив меня одного у лестницы.
Подойдя к Сириани, Аттаваиса поклонилось, открыв шею своему хозяину.
«Своему императору»,– подумал я.
У Сириани не было власти над большинством из семнадцати сотен вождей, собравшихся в черепе Миуданара, но среди них были те – наверное, не больше ста, этакое радикальное меньшинство,– кто всецело подчинялся князю. Остальные прибыли сюда либо из страха перед его армией, либо из любопытства.
Хасурумн зашипело на Пеледану и четверых вождей, бросившихся его поднимать. Аттаваиса подозвало еще нескольких, и, к моему удивлению, в конечном счете сопровождать Хасурумна отправилось пять-шесть десятков вождей.
–Зачем так много?– невольно вырвалось у меня, но никто поблизости от меня не услышал или не понял.
Я протянул руку, чтобы убрать цепи с дороги. Толпа подхватила князя Элентани Хасурумна, высоко подняла, пронзив когтями руки и ноги, и понесла вниз по ступеням в канале глазного нерва. Их ноги клацали по холодному камню, эхом разносясь по шахте.
Провожая их взглядом, я не мог отделаться от мысли, что в таком эскорте не было необходимости. Зачем посылать шестьдесят, когда с князем вполне справились бы и шестеро? Я коснулся шеи. Пальцы стали влажными.
–Просто царапина.
Оглядевшись, я решил, что кворум все равно был достигнут и начался некий ритуал. Сириани не смотрел на меня, забыв о моем вмешательстве и, возможно, о моем существовании. Он выглядел так, будто на его плечах лежал тяжкий груз. Не в прямом смысле, а в переносном; груз времени, груз момента. Он был похож на Анубиса, держащего в своих руках весь человеческий род.
А Дораяика держал в руках будущее – свое, своей империи и своего народа.
Кем был я по сравнению с ним? Шутом, роль которого – забавлять, как он сам и сказал.
–Вам нужны были доказательства,– обратился князь к оставшимся, наклонив голову и расправив плечи.– Знаки. Я принес вам трофеи целой империи! Рабы, которых я сегодня предложил вам, лишь закуска перед основным блюдом! Я уничтожил их армии, разрушил их фабрики, их крепости, нанес серьезные удары их флоту. Они слабы и вынуждены обороняться. Я делаю это во имя Истины! Во имя богов! Во имя Миуданара и Иакарама. Птхамару иШамажи, Усатлама, Шетебо, Нажтенаха и всех живущих за звездами, мертвых и бессмертных!– Руки Пророка скрылись под темной накидкой.– Я одолел нашего сильнейшего врага! Избранника самого Утаннаша! Разве этого не достаточно, чтобы подтвердить, что боги благоволят мне?
Князья зашептались, рогатые головы закачались туда-сюда, словно голые деревья в безветренном лесу.
–Veih!– отважился возразить один, и его возглас стал искрой, породившей пламя.
Вскоре почти все из оставшихся вторили ему:
–Veih! Veih! Veih!
«Нет! Нет! Нет!»
Я оглядывался в поисках хотя бы одного, кто не возражал бы Пророку, но не нашел таковых. Меня вдруг посетило острое зловещее предчувствие. Выходит, все князья на стороне Сириани отправились казнить Хасурумна? Прищурившись, я сделал шаг к великому князю. Нет, меня привели сюда не на потеху. Это было сделано намеренно, чтобы спровоцировать именно такую реакцию. Если бы не Хасурумн, на меня накинулся бы кто-то другой. Более гордое и терпеливое Иамндаина, Онасира, Аджимма или еще кто-нибудь.
Сириани выставил меня как шахматную фигуру, как приманку.
–Покажи нам Кровь!– воскликнул кто-то, снова используя древнее слово.
«Taroretta Izhkurrah!»
Князь князей приблизился к восклицающему, и лишь когда они замерли, я заметил, что правое крыло князей мелкими шажками приближается к Сириани. Я вдруг испугался за него и за себя. Мы были в абсолютном меньшинстве, и только этикет и религиозные традиции удерживали многосотенную толпу от нападения. Я чувствовал, что они с радостью убили бы нас с Дораяикой, чтобы вернуть баланс и прежний уклад своей жизни, но древние указы Элу не позволяли им этого. Указы, любопытство и благоговейный страх.
Заметив движение, Сириани протянул руку к поясу и достал короткий кривой кинжал. Он был молочно-белым и напоминал сьельсинский коготь. Сириани взял его хватом снизу и провел указательным пальцем по изгибу рукояти. Против толпы этот короткий, короче ладони, кинжал был жалким оружием.
Сириани показал его всем и поднял над головой в правой руке, а левую вытянул.
–Узрите, сородичи!– воскликнул он высоким ледяным голосом, царапая купол над нами.
Я никогда не забуду, что произошло дальше.
Он сомкнул пальцы левой руки на лезвии кинжала и провел ими, разрезав их и ладонь. Так клинок Иршана разрезал мою ладонь вБольшом колизее Вечного Города. Великий князь даже не поморщился. Не подал виду, что ему больно. Он просто раскрыл ладонь и показал собравшимся кровь.
Она была не черной, а серебряной.
Как в моем сне.
От ужаса я потерял способность мыслить, вспомнив чудовищные пальцы, выбравшиеся из разрубленной шеи Пророка.
