–Честно говоря, Полифем съел двоих спутников Одиссея,– замечает Серафина, одарив меня улыбкой, когда я усаживаюсь на подушку.– Вот наглядный пример: чем рискует хозяин, который плохо принимает гостей.
Место рядом с ней пустует; вместо тарелки и приборов на столе лежит серебряный цветок. Возможно, это сделано в честь ее сестры, которая мертва вот уже одиннадцать лет, но которую до сих пор вспоминают за каждым ужином. Это не единственное пустующее место. Глава семейства отсутствует, зато к нам присоединились младшие дети Ромула. Я знакомлюсь с ними. Юный Палерон, тринадцатилетний молчаливый мальчик. Его жизнерадостная сестра Талия – та самая, что сочувствовала Полифему; ей никак не больше девяти лет, и она очарована цветом моих глаз. Здесь и мать Ромула Гея, иссохшая старая карга, бледная, как личинка. Она много пьет и курит длинную трубку с горько пахнущей травой, сжимая ее пальцами, напоминающими паучьи лапки. Гея не притрагивается к еде, обращается только к детям, и речи ее рассеянны и пусты.
Остальную часть стола занимают кузены Серафины, в том числе Беллерофонт Храбрый и его жена, изящная большеглазая женщина в диадеме с трезубцем дома Норво с Титана. А он, пожалуй, удачно женился… При этом у Беллерофонта угрюмое, жестокое лицо и блеклые глаза. Его длинное тело сгорблено, словно у богомола, в ожидании ужина. Несмотря на ранее происшедший инцидент, здесь же присутствует и Диомед. Он невозмутимо восседает рядом с матерью, и, похоже, дети его просто обожают.
–А вот и герои нынешнего дня,– с улыбкой говорит Дидона своей семье.– Позвольте представить вам Кастора и Регулуса Янусов. Именно им мы обязаны тем, что наша Серафина вернулась домой.
Нам вручают две миски. Дидона встает, берет из своей миски две щепотки риса и опускает одну в миску Кассия, а вторую в мою. Ее семья следует тому же обычаю: каждый подходит к нам, чтобы поделиться едой,– даже Беллерофонт, стряхивающий рис с хамским пренебрежением. Его жена виновато улыбается. Последней к нам направляется Серафина; она смотрит мне в глаза, выполняет обряд и возвращается на свое место.
Интересно, знает ли мать Серафины, что она приходила ко мне, или заявление, что мать не в курсе, было обманом? Я не стал рассказывать об этом Кассию. Он решил бы, что это какая-то адская манипуляция. Возможно, так оно и есть. Я непрестанно прокручивал этот разговор в уме.
Рис стоит перед нами, но трапеза откладывается согласно древнему обычаю, дабы показать, что золотые не рабы своих прихотей и голод им нипочем. У меня урчит в животе, но я не смею прикоснуться к рису. В комнату входит коротко стриженный фиолетовый с изящной арфой в руках. Он играет нежную мелодию, и к ней присоединяется голос той самой розовой – женщины с древними глазами и свирепым ртом, Аурэ. Она тихо поет «Память Праха», знаменитую погребальную песнь, написанную после того, как мой дед сжег мятежную Рею во время первого восстания Газовых Гигантов. Губернаторов лун не упрекнуть в короткой памяти. Вне суеты космополитических городов центра об этом, должно быть, трудно забыть.
Закончив песнь, фиолетовый и розовая уходят из комнаты под сдержанные аплодисменты.
Диомед смотрит вслед Аурэ, и вид у него такой, что лучше бы никто из его семьи этого не заметил. Я на всякий случай запоминаю эту деталь.
Главное блюдо без дальнейшего промедления подают низкорослые бурые в тускло-серых ливреях. Они не поднимают взгляда выше коленей золотых, но хозяева обходятся с ними вежливо – благодарят за услуги и обращаются по имени. Это вежливость, которую я видел в залах, ангарах и банях среди всех цветов сверху донизу. Каждый цвет на своем месте. Нет излишней грубости, вульгарности или жестокости в отношении серых к бурым или золотых к серым. Меня это восхищает, особенно когда я замечаю, что бурые не обслуживают детей,– тем приходится вставать и самим брать еду с тележки в дальнем конце комнаты. Насколько я помню, штат прислуги получают здесь вместе со шрамом нобиля. Бурые обходят нас с Кассием, пока Дидона жестом не приказывает обслужить нас.
–Мы пока что простим нашим гостям их голые лица.
Рядом с каждым местом стоит небольшая чаша и лежит белое льняное полотенце. Вспоминая уроки бабушкиного управляющего Седрика, я погружаю пальцы в воду и вытираю их полотенцем. Сама еда так же проста, как и одежда: жареная рыба с Европы, обильно приправленная солью, чтобы замаскировать отсутствие перца на столе. Лепешки, хумус, рис без добавок и жареные овощи, исходящие паром в простеньких мисках передают по кругу и подают без столовых приборов. Риса вдоволь, а вот куски мяса невелики.
–Регулус, «Архимед» ведь твой корабль, да?– спрашивает Дидона.
–Да, верно.
–Изящный быстроходный корабль, повидавший немало лет. Он даже старше Геи.
–А?– спрашивает Гея, глядя поверх своей трубки, словно растрепанная сипуха.
–Я говорю, что его корабль почти что ваш ровесник. Я уверена, вы помните эту серию. Корвет ГД-семнадцать класса «шепот».
–Шепот?– переспрашивает Гея.– Никакого шепота за столом. Это невежливо.
Она возвращается к своей трубке и подозрительно смотрит на нас из-под кустистых бровей, как будто мы желаем ей зла. Я повидал немало проницательных людей и знаю, как трудно прикидываться недоумком. Усилий этой женщины достаточно для здешнего захолустья, но при дворах Луны ее маска не продержалась бы и одного праздничного вечера. Там лучшие танцующие маски в мирах – люди меняют личину с непревзойденной ловкостью и не скажут ни единого слова в простоте, сплошь обман да увертки. Но похоже, Гея всех за этим столом убедила в своем старческом слабоумии.
Интересная женщина.
–Ваш корабль – редкое судно для простых торговцев,– холодно говорит Беллерофонт, проводя пальцем по каменному столу.– Трудно понять, как вы могли получить его законным путем.
Этот человек – жестокий грубый глупец и при этом капризный, как ребенок. Лишенный таинственности мужчина должен обладать достоинством. Я могу объяснить отсутствие того и другого только дурным воспитанием.
–Я не уверен, что мне нравится твой тон, любезный,– отвечает Кассий.– Но давление на вашей луне плохо влияет на мой слух. Быть может, ты выразишься яснее, чтобы мы могли избежать недопонимания?
И снова враждебность.
Беллерофонт хмуро смотрит на него. Остальные члены семьи Раа наблюдают за происходящим с легким весельем людей, которые слишком привыкли к насилию, чтобы их особо заботила словесная перепалка.
Серафина поднимает бровь, но не отрывается от миски с рыбой.
–Он не имел в виду ничего такого,– спокойно говорит Дидона.– Верно, племянник?
–Совершенно ничего.– Беллерофонт пристально глядит на Кассия.
–Я выиграл пари шесть лет назад у нувориша-серебряного, не сумевшего удержать свою драгоценность,– с улыбкой объясняет Кассий.– Корабль был отбит у сторонников восстания.
Диомед одним изящным движением удаляет хребет из рыбы и показывает Палерону, как сделать то же самое.
