–Пожинайте то, что посеяли,– говорю я с сильным акцентом марсианского алого.– Передавайте мое почтение своим хозяевам, добрые люди.
Низко, любезно поклонившись, отдавая дань уважения манерам золотых, я спрыгиваю с Телемануса, окунаю руку в перчатке в лужу крови у головы раненого телохранителя и прижимаю ладонь к стене, оставляя кроваво-красный отпечаток.
Переведя стрелки, я иду в пассажирский отсек для персонала.
Настало время для того, чего я боялся.
Я нахожу Лирию лежащей рядом с тремя другими слугами, которые, на их несчастье, не были пристегнуты. У одного из них сломана шея. Лирия смотрит на меня в темноте. Для нее я буду неузнаваемой тенью в маске, с блеском металла в руке. Но у меня такое чувство, будто она и только она может видеть сквозь маску. Она узна́ет, что это сделал с ней Филипп. И скажет своим хозяевам. Я не могу допустить, чтобы они собрали кусочки мозаики воедино. Мне тогда конец.
Сделай все чисто.
Я навожу ствол «всеядного» ей в голову.
Моя рука дрожит. Пот затекает в глаза, внутри шлема влажно. Лирия смотрит на меня пустым взглядом. Даже в темноте она может видеть пистолет. Она принимает происходящее. В ее глазах нет ужаса – только печаль. Смирение. Нажми на спусковой крючок. Нажми, сукин ты сын!
Что со мной такое? Мне уже доводилось хладнокровно убивать людей. Я был воплощением профессионализма, когда объяснял план остальным. Это нужно сделать.
–Я все завершу деликатно и аккуратно,– бормочу я.
Из трупа показания не вытянешь.
Надо нажать на спусковой крючок.
Это будет быстро. Она ничего не почувствует. Я сказал себе, что сделаю это без золадона. Что я не тряпка. Я держу себя в руках.
Закрываю глаза и вижу, как Лирия легко улыбается своим мыслям там, в ресторане, когда она заказывала последнюю порцию устриц. Это было похоже на смех ребенка над шуткой взрослого. Так бывает, когда испытываешь гордость, оттого что тебя приняли, признали, и одновременно неловкость: вдруг обнаружится твое невежество?
Почему она так улыбалась?
Улыбалась, как он.
К черту!
Я нажимаю на спусковой крючок.
Ничего не происходит. Я смотрю на свой пистолет. Он все еще стоит на предохранителе. К горлу подкатывает ком, чудом удерживаюсь от того, чтобы не начать блевать. Дрожа, отступаю прочь, внутренности у меня перекручены спазмом, я сам себе противен. Идиот. Пристрели ее. Пристрели.
Я не могу. Не во второй раз. Я убираю «всеядный» вкобуру и разворачиваюсь, чтобы уйти. На полпути к двери останавливаюсь. Я и правда полный идиот. Зачем я оставил ее здесь? Львиное Сердце разорвет Лирию на части. Золотые подумают, что она предательница.
Что ты делаешь, Эф?
Что ты делаешь?
Я словно со стороны вижу, как бегу к ней. Она легкая, как ребенок. Я выношу ее из корабля и присоединяюсь к моим друзьям у подножия трапа, где нас ждет дряхлый аэрокар. Дано сидит на капоте с пистолетом в руке.
–Это еще что такое?– спрашивает он, но я игнорирую его. Тогда он преграждает мне путь.– Этого в плане не было.
–Заткнись и иди в машину.
–Да что с тобой такое, старый ты педик? Совсем яиц лишился?– Дано тянется за пистолетом.– Я сделаю это за тебя. Подожди в машине, как хороший маленький…
Я навожу на него «всеядный»:
–Сперва я прострелю твою гребаную башку. В машину.– Я делаю шаг.– Быстро, ржавый.
–Что за…– Дано отступает в ужасе, но ужас этот вызван не мной.
Я поворачиваюсь и вижу, как из пробоины в корпусе челнока выбирается массивная фигура. Рыжебородый Телеманус, сплошь плечи и бедра, стоит, сгорбившись, и держится руками за дверь, ноги ватные от анацена. Глаза его горят ненавистью. Я бросаю Лирию и вскидываю пистолет. Анацен замедляет движения золотого: он шарит в поисках клинка, потом плюет на это и бросается на нас, словно пьяный медведь. Он бьет меня в грудину с такой силой, что у меня темнеет в глазах. Удар сшибает меня с ног, пистолет отлетает прочь. Я падаю наземь, врезаясь в разбитый флаер.
Лежа на бетоне, я смотрю, как Дано выхватывает пистолет и дважды стреляет чудовищу в грудь. Золотого это не останавливает. Пошатываясь, он добирается до Дано. Хватается за верхний край нагрудника Дано и удерживает его; алый отчаянно пытается вырваться. Потом золотой наносит обманчиво ленивый удар. Этот удар приходит справа, небрежно, словно запоздалая мысль. Железные костяшки пальцев проваливаются в висок Дано. Голова его дергается, ухо касается противоположного плеча. Белый корешок спинного мозга торчит наружу.
Облитый кровью своей жертвы, великан отшвыривает труп и разворачивает ужасную тушу ко мне. Он неуклюже делает шаг и внезапно отлетает в сторону – это Вольга стреляет сквозь лобовое стекло аэрокара. Поток плазмы попадает золотому в бок, расплавляя ему руку, сшибая с ног и отбрасывая на корпус корабля.
Я пытаюсь встать, Вольга кидается ко мне. В центре моего нагрудника вмятина размером с грейпфрут. Несколько сломанных ребер причиняют дьявольскую боль, хоть криком кричи, когда Вольга вздергивает меня на ноги и волочет к машине.
–Сожги тело. Забери девушку,– говорю я сквозь стиснутые зубы.
Вольга становится над трупом Дано и нажимает на спусковой крючок винтовки. Концентрированная энергия расходится по телу, оставляя дымящуюся груду потрескивающей ткани и сочащиеся чем-то жидким кости. Потом она направляется к Лирии. Из парализованного горла алой вырывается ужасное клокотание – она пытается обратиться к лежащему на земле гиганту-золотому. Вольга забрасывает ее в багажник. Она подбирает с земли мой пистолет, а я смотрю через лобовое стекло на золотого: невероятно, невозможно, но он поднимается на колени. Плоть на его правом боку плавится на костях, анацен бушует в крови, но он все-таки пытается встать.
–Пакс!!!– ревет он.
Ангар вибрирует: это корабли ломятся через крышу.
–Гони!– кричу я Вольге.– Гони!
Она прыгает на водительское сиденье и жмет на педаль. Мчась прочь, в темноту, по намеченному пути отхода, мы слышим, как дверь наконец поддается и рушится в ангар. Вольга ведет кар через недостроенную больницу на головоломной скорости, куда быстрее, чем это делал Дано во время наших тренировочных заездов. Мы петляем между опорными балками и оборудованием, а я смотрю назад, в ужасе ожидая появления рыцарей, преследующих нас по воздуху.
Я держусь за грудь и хриплю.
Как яйцо. Голова Дано смялась, как яйцо.
Через километр, после резких поворотов и вертикальных лифтовых шахт, ведущих к смежным зданиям, мы добираемся до перевалочного пункта на заброшенном складе консервов и останавливаемся перед импровизированной операционной. Она оборудована внутри каркаса из металлических труб, огражденных листами пластика. В глубине души я ожидал, что увижу здесь десяток поджидающих нас тяжеловооруженных шипов синдиката с Горго во главе. Но они решили держаться как можно дальше от этого дерьмового шоу. Фары аэрокара освещают нервничающую Киру; она стоит рядом с двумя тонкими как игла контрагентами, с которыми я познакомился две ночи назад,– фиолетовым и желтым. Оба в медицинских комбинезонах.
