Розовая сверяется с полетным листом:
–Да, госпожа Бьорл еще не прибыла.
–Сообщите мне, когда она появится.
–Конечно. Вы можете улететь в любой момент после завершения предполетной проверки, но мы будем рады, если до того вы воспользуетесь нашими всепланетно известными услугами в терминале.– Она отправляет со своего датапада голографическую карту; мой датапад принимает ее.– Как вы можете видеть, у нас имеется два спа-салона, а также бассейн с морской водой, капсулы альтернативной реальности, ожидающие гостей массажисты и персонал удовольствий. Также у нас есть игровая комната, два зала ожидания повышенной комфортности – сумерки и небо…
Я следую за посыльным, который относит мои сумки в хорошо укомплектованный бар. В углу залитого рассветным солнцем помещения играет на рояле музыкант. Устраиваюсь на барном стуле, обтянутом кремовой кожей, спиной к смотровым окнам – за ними облака и жутковатое розовое небо – и смотрю на дверь, ожидая, когда в дверном проеме возникнет массивная фигура Вольги. Другие пассажиры приходят и уходят. В основном это золотые и серебряные, и их разговоры звенят, словно прикосновение ложечки к превосходному фарфору. Я узнаю нескольких актрис и пару знаменитых гонщиков. Вскоре их голоса начинают казаться мне комариным жужжанием, раздражающим и вызывающим клаустрофобию. У меня начинается золадоновая ломка. Но я все равно не принимаю следующую дозу.
Я трижды заказываю выпивку, но Вольга так и не появляется. Ухожу на яхту, знакомлюсь с капитаном-синим и экипажем, оставляю сумки в спальных каютах. Стюардесса готовит мне водку с соком личи, и я жду Вольгу в салоне. Час. Потом еще два.
К полудню наконец перевариваю тот факт, что Вольга не придет. Я совершенно потерян. Меня переполняет не боль, к которой я привык, а глубокое одиночество от осознания того, что достиг дна. Теперь буду болтаться один с двумя сумками. Дружбе настал конец под бубнеж голографических новостей и хлопанье двери. Новая порция водки с личи вдруг кажется мне безвкусной. В салоне отсутствует сила тяжести, и от этого жутковато. Бронируя судно, я попросил капитана во время предполетной подготовки выставить нулевую гравитацию. Я сделал это для Вольги. Ей не хватало невесомости во время нашего первого полета с Земли на Луну. Теперь в этом нет смысла. Я всегда ненавидел это ощущение. Я прошу стюардессу убрать невесомость и говорю, что готов к отлету. Госпожа Бьорл не придет.
Я отправляюсь в туалет, чтобы облегчиться до включения главного двигателя. Принимаю таблетку от тошноты и уже собираюсь вернуться в салон, как вдруг мне приходит в голову, что надо бы изменить пункт прибытия на тот случай, если Вольгу заест совесть и она обратится к властям. Прощай, Африка; здравствуй, Эхо-Сити. Я поднимаюсь на летную палубу. Там пусто. Тихо. Экипаж, готовивший мне обед на кухне, исчез. Я проверяю их маленькие каюты. Никого. Мне это не нравится. Я осторожно пробираюсь мимо кухни к кабине и заглядываю туда. Пилотов тоже след простыл. За носовыми иллюминаторами вроде бы не видно ничего странного. Посадочная площадка пуста, над ней ясное небо. И все-таки что-то не так. Я вытаскиваю из-под мышки короткоствольный пистолет.
Неужели синдикат все-таки явился, чтобы прикончить меня?
Я прохожу по коридору. Пистолет скользит в потных ладонях. Проверяю верхнюю палубу и заглядываю в пролет трапа, прислушиваясь. Не заметив ничего подозрительного, осторожно спускаюсь.
Из салона доносятся какие-то звуки. Голоса. Вольга? Я врываюсь в салон с пистолетом на изготовку и вижу двух женщин, занявших кожаные летные кресла.
–Холидей…
Это имя застревает у меня в горле, словно раздробленная куриная кость. Холидей наклонилась вперед, поставив локти на колени. Одета в гражданское. Черные штаны, ботинки и темно-зеленая кожаная куртка – однако в левый рукав как будто вделан потайной генератор импульсного щита. Женщина, готовая к сражению в условиях города. А рядом с ней, в новой одежде и с недавно вымытыми волосами, сидит кролик, и ее глаза цвета ржавчины горят ненавистью. У нее рука на перевязи.
–Вот дерьмо…
–Садись, Эфраим,– говорит Холидей.
Я держу их под прицелом и выглядываю в коридор в поисках других незваных гостей, которых они наверняка привели с собой. Кажется, здесь больше никого нет, но в терминале наверняка поджидает отряд разведчиков-коммандос. Я горько смеюсь и тычу пальцем в Лирию:
–Ты же должна быть мертва!
–Тебе тогда было бы проще, да?
–Как ты ушла от черных?
Она строит мне гримасу:
–Магия.
Я хмыкаю.
–Как вы меня нашли?
–Мы – это государство,– говорит Холидей.– Ну и долго, по-твоему, ты мог скрываться?
–Больше одного дня,– признаюсь я.– Вы не против, если я налью себе стаканчик? Или четыре?– Я направляюсь к мини-бару.
–Заткнись и сядь.
Я хмурюсь и смотрю на свой пистолет:
–Вообще-то, пушка у меня.
–А меченые в грузовом трюме – у меня.
–К слову о стрельбе из пушки по воробьям.– Я тяжело опускаюсь в кресло напротив. К моему удивлению, я не ощущаю ни страха, ни поражения. Если я что и чувствую, так это облегчение. Ставлю пистолет на предохранитель, кладу его на стол между нами и толкаю к Лирии.– Возможно, ты захочешь им воспользоваться.
–У меня уже есть,– говорит она, вытаскивая из-под куртки мой «всеядный» ипристраивая его на колено.
Спусковой крючок на фиксаторе. При виде своего пистолета я улыбаюсь.
–Сбежала от черных. Каким-то образом не дала республиканской разведке спустить с себя шкуру заживо. Теперь сидишь тут с пистолетом. Должно быть, и вправду магия.
–Эфраим…– начинает Лирия.
–Можешь звать меня Филиппом, если тебе так проще.
–Иди в шлак!
–Оригинально.– Я откидываюсь на спинку кресла и закидываю ногу на ногу.– Ну и что дальше? Ворвутся коммандос и потащат меня в камеру для допросов? Меня нарежут на кусочки, чтобы вручить их Жнецу, когда он вернется домой? Или это будут химические пытки? Экспериментальные? Запрете меня в голографическом симуляторе на относительное столетие? Или я получу подводный билет в один конец до Дипгрейва?
–Что дальше? Ты скажешь мне, где дети,– говорит Холидей.– Потом скажешь, кому ты их продал. Что тебе известно о розовом с тростью. И как нам их вернуть. Ради твоего же блага я надеюсь, что ты знаешь достаточно, чтобы избежать обвинения в измене.
–К счастью, смертной казни больше нет,– говорю я.
–Мы можем сделать исключение.
–Как благородно!
Холидей подается вперед:
–Эфраим, тебе придется привыкнуть к мысли, что остаток своей жизни ты проведешь в камере. А вот насколько велика она будет, зависит от того, что ты мне скажешь.
–Холидей, а ты слишком много времени провела в армии. Нельзя так обращаться с человеком. Загонять его в угол и лишать всяческой мотивации к диалогу. Помнишь Одиннадцатый легион? Золотых василисков? Ты была там.
