Она помнит.
–Что будет, если окружить вражеский отряд, не оставив ему возможности отступить или сдаться? Они будут драться насмерть. А это плохо для всех. Они же оказались в ловушке за той дамбой. Помнишь, мы просто продолжали в них стрелять? Потратили восемь часов, чтобы убить пятьдесят тысяч человек, потому что не хотели сносить дамбу бомбами. Кто же знал, что это займет так много времени? Мне никогда после этого не доводилось смотреть в лицо Жнецу. Но ты-то его видела. Ему как, понравилось?
–Это не игра, Эфраим,– говорит Холидей.– Если ты настолько ненавидишь жизнь, что хочешь умереть,– милости прошу. Я угощу тебя пулей. Но не тяни за собой двух ни в чем не повинных детей.
–Неповинных? Все так и швыряются этим дерьмом. Их втянули в игру собственные родители. Не надо было отправлять их на государственные мероприятия. Не надо было выставлять их напоказ как образчики прогресса. Но они это сделали. Они превратили детей в мишени, не я. Как ты думаешь, сколько маленьких детей умерло во время битвы за Луну? Я видел целые кварталы, уничтоженные лучевым оружием дома Валий-Рат. Школы, превращенные в пыль термическими боеприпасами с клеймом республики. Мертвые дети – разменная монета войны. Не надо приходить ко мне и ныть из-за того, что мужчина и женщина, начавшие все это, не хотят платить из своего кармана, как платят все остальные.
Я никогда еще не видел, чтобы Холидей смотрела на меня с таким отвращением.
–Что с тобой случилось?
–Жизнь. То же самое дерьмо, что случается со всеми.
–Тригг плюнул бы тебе в лицо, если бы сейчас был здесь.
–Что ж, он умер в твое дежурство, не в мое.
Холидей смотрит на меня беспомощно, словно я дал ей пощечину.
Каждый раз, когда мы встречались на день рождения Тригга, эта правда невысказанной висела между нами, словно оружие гарантированного взаимного уничтожения. И теперь, озвучив ее, я ощущаю во рту вкус пепла. Вот так вот использовать Тригга как оружие – это полнейшее извращение памяти о нем, его значения для нас обоих. Но он повсюду следовал за сестрой. А она привела его на смерть из-за того, кто даже не помнит его имени. Холидей не может смотреть мне в глаза. Но Лирия качает головой:
–Это несправедливо, сам знаешь.
–Прибереги свое красноречие для других случаев, дорогая. Ты всего лишь маленькая девочка, воображающая себя героиней. Ты ничего не знаешь обо мне.
–Верно. Не знаю,– говорит Лирия.– Ты изрядно потрудился, чтобы до меня это дошло. Но я знаю, что моя мама умерла в шахтах от рака. Он сожрал ее легкие. Папа думал, это его вина, ведь он не сумел достать нужные лекарства. Я видела, как горе постепенно убивало его. И к тому моменту, как мы выбрались из шахт, он на самом деле был уже мертв. Он ненавидел все вокруг – небо, весь мир,– потому что мама этого видеть уже не могла. Думаешь, она хотела бы такой жизни для человека, которого любила?
–Откуда мне знать? Я никогда не был рабом.
–Когда нас вывели из шахт, нам обещали все, что только можно. А потом я потеряла семью. Почти всю. Ты можешь ныть про свои порезы и царапины, но тебе не понять эту боль. Надо ли было ожесточиться из-за того, что я видела, как моим родным причинили зло? Следует ли винить в этом все миры? Я винила себя. Я винила правительницу. И что мне это дало?– Лирия откашливается. Ее переполняют эмоции.– Ты спрашивал меня, верю ли я в Долину. Не знаю. Не знаю, существует ли она и смотрят ли на меня оттуда мои близкие. Но, по-моему, не важно, могут ли они видеть нас. Важно другое – что мы можем чувствовать их. Помнить их. И пытаться быть в жизни такими же хорошими, какими они нас видели.
Я перевожу взгляд с нее на иллюминатор, за которым клубятся розовые облака.
–Да, Тригга больше нет. Я понимаю, ты чувствуешь себя так, словно тебя ограбили. Но не забывай, он видел в тебе что-то достойное любви, даже если сам ты этого не видишь. В его глазах ты был хорошим человеком, Эфраим. Так что будь таким, если ты любил Тригга.
–Этот человек никогда не существовал. Тригг просто выдумал его, чтобы чувствовать себя лучше.
–Тогда почему ты не убил меня в челноке?
–Я пытался убить. Я нажал на спусковой крючок. Но пистолет был на предохранителе. Тебе просто повезло.
–Ты мог нажать на спуск снова. Но не сделал этого. Ты сохранил мне жизнь.
–И посмотри, к чему это привело.
–Ты все время кого-то изображаешь, Эфраим. Уверен, что не выдумал этот образ, чтобы защититься от лишних переживаний?
Как бы то ни было, сейчас чувства полностью завладели мной. Я смотрю через иллюминатор на корабли, направляющиеся на орбиту, а вижу Тригга в водах Эгейского моря – там мы впервые отдыхали вместе, во время его отпуска. Я помню, как он лежал в гамаке рядом с нашим бунгало и играл на маленькой гитаре. Играл ужасно, но мне нравилось смотреть на бисеринки пота у него на висках и веснушки на его плечах, слушать детский смех человека, которого мир упорно пытался сделать безжалостным. Он был терпелив со мной. Медленно разрушал стены, высившиеся вокруг с тех пор, как мать, взглянув на меня, сказала, что любила своего младшего сына за тысячу кредитов в месяц. Во время того отпуска он сделал мне предложение.
Все хорошие воспоминания о нем оказались в заложниках у кошмара, вызванного его гибелью. Теперь решетки трещат, двери открываются и воспоминания захлестывают меня. Я хочу лишь одного – попрощаться с ним. Чтобы он знал, что он мой, а я – его. Но, сидя здесь и захлебываясь в дерьме собственного производства, я по-прежнему не чувствую ничего, кроме гнева.
Я смотрю на Холидей – и мне нечего сказать. Я не могу извиниться. Слова просто не идут с языка, и все. Точно так же она никогда не извинится, что позволила ему умереть, да и сама себя не простит. Но она видит эту животную боль во мне.
–Он хотел бы, чтобы ты исправил это,– произносит Холидей.
–Я не знаю, где они,– роняю я.
Холидей куда проще говорить о похищении, чем о Тригге.
–Кто этим занимался?
–Синдикат. Со мной контактировал герцог Длинные Руки.
Это ей уже известно.
–Ты сможешь опознать его?
–Да. Но сомневаюсь, что он есть в базе. Он был розой. Высокого – нет, высочайшего класса. Из штата какого-то богатенького золотого. Начинай поиски оттуда. Еще там был черный по имени Горго, явно из военных. Не прямиком из Страны льдов.– (Она делает пометки.)– Как ты думаешь, Холидей, чего они добиваются?
–Это ты мне скажи. Они пока не подавали признаков жизни. И не выдвигали требований.
–Они не убили детей,– говорю я.– Герцог сказал, что они нужны королеве.
–Ты встречался с ней?– спрашивает Холидей.
–Нет. Поговаривают, будто она – черная с Земли, в высоком воинском чине. Но никто ничего не знает точно.
–Что, правда?– Холидей хмурится.– Республиканская разведка уже больше года исходит из предположения, что она алая.
