–Мой наставник учил меня, как завершать бой,– говорю я.– Два часа занятий стратегией ежедневно.
–Ему не помешало бы воспользоваться собственными уроками. Возможно, тогда Дэрроу стал бы воспоминанием, а не превратился в десятилетнюю чуму.
–Мой наставник – по-прежнему единственный человек, который когда-либо побеждал Жнеца в бою,– сообщаю я.– И я считаю, что это признак праздного ума – обвинять одного-единственного человека в крушении цивилизации.
–Верно. Люди приходят и уходят. Но сейчас мир.
–Так говорят.
–Представляю, каково тебе. Лорн – дедушка. Октавия – бабушка. Магнус, Айя, Мойра, Аталантия… Непросто оказаться в окружении стольких гигантов и вынужденно наблюдать за рождением еще двоих.
–Двоих?
–Дэрроу и Виргинии. Я полагаю, это свойственно мальчишкам – считать, что мужчина может существовать без женщины.– Она улыбается.
Этот обмен репликами начинает приносить мне удовольствие. Мне нравится эта женщина. Она напоминает мне Аталантию.
–Все остальные здесь зовут его Королем рабов, но не ты.
–Это отродье – из плоти и костей. Незачем подпитывать легенду,– кряхтит она.
Черный помогает страдающей одышкой Гее сесть на скамью из огненного клена.
–Спасибо, Горот.
Старик отворачивается от нее, чтобы занять место у окна, и я вижу у него на затылке синюю татуировку – кричащий череп.
–Не давай старому черноглазому пугать тебя,– говорит Гея.– Он такой же чокнутый, как и я.– (Горот, отошедший к окну, качает головой в знак несогласия.)– Ох, да будет тебе!– Она похлопывает по скамье рядом с собой и достает из складок одеяния тонкую белую трубку и спичку.– Сядь, Лисандр. Я научу тебя кое-чему.– Она чиркает спичкой по мозолистой пятке и подносит огонек к чашечке трубки.
С беспокойством взглянув на черного, я присаживаюсь на скамью и погружаюсь в облако дыма.
Гея поглаживает пианино.
–Мой муж подарил мне его, когда мне было двадцать девять. Хочешь попробовать угадать, сколько мне сейчас?
–На вид вам не дашь больше шестидесяти,– с улыбкой говорю я.
–Шестидесяти!– Гея издает смешок.– Ах ты, плут! Я смотрю, донжуанство Беллон передалось и тебе.– Она внимательно рассматривает меня.– Надеюсь, ты ничего от него не подцепил.
–Он был мне все равно что брат.
–Ну, в центре это мало о чем говорит.
–Мой дом – Луна, а не центр.
–Пф! Для нас это одно и то же.
Зачем я здесь? Приняв приглашение, я, похоже, ввязался в какую-то интригу. Это проверка? Если я горюю, это еще не значит, что игра прекратилась. Скорее наоборот: темп увеличился, по мере того как заговорщики укрепляют свои позиции, а несогласных уничтожают одного за другим. Пускай Кассий мертв – я все еще должен защищать Питу. В данный момент мне это кажется благородной целью.
Не подозревая о моем душевном смятении, Гея касается клавиш и наигрывает простенькую мелодию. Меня охватывает странное чувство сопричастности, и я забываю про заговорщиков.
–Должно быть, это странно для тебя – видеть старость,– говорит она.– Я знаю, как эти психи в центре любят омолаживающую терапию.– Она откашливается в заскорузлый носовой платок, изучает результат, потом платок исчезает в складках толстого кимоно.– Твоя бабушка никогда не выглядела старше шестидесяти, но я помню, как мы с ней еще девчонками танцевали на празднествах у ее отца. Меня она всегда считала простушкой. У нее были такие драгоценности… Она была сама утонченность… Но чересчур заносчива. Делала вид, будто знать не знает, кто я такая. Заноза в ее заднице гахьи, вот кто! Но теперь я смеюсь последней!– Она снова издает смешок.– Сколько тебе лет, дитя?
–Двадцать.
–Двадцать? Двадцать! Да мои вросшие волосы старше тебя!
Я невольно смеюсь:
–Вы не очень-то тактичны.
–Ха! Я заслужила право на бестактность.– Взгляд мутных глаз смягчается, и Гея делает затяжку, прежде чем ткнуть в мою сторону трубкой, словно пальцем.– Я знаю, ты носишь придворную маску. Как ее сейчас называют?
–Танцующая маска.
–Да, точно. Дом Луны всегда славился этим. Самообладанием. Я однажды видела, как твоего прадедушку на праздновании его дня рождения укусила венерианская мантикора. Вырвала кусок щеки, а он даже не вздрогнул. Лишь укусил тварь в ответ, швырнул ее дрессировщику и потребовал шампанского. Ужасный человек, Овидий. Может, у меня слишком горячая кровь, чтобы носить маску самой, но твою я вижу насквозь. Сегодня умер твой друг. А еще мой внук, внучка и внучатый племянник.– На краткий миг она печалится и делает затяжку.– Мне будет не хватать их. Даже этого ядовитого скорпиона Беллерофонта. Но не скажу, что мне жаль. Такова уж жизнь. Играешь с клинками – когда-нибудь пронзят и тебя. Твой Беллона, как и моя родня, давно постелил себе ложе. Но ты – другой. Твое оружие здесь.– Гея тычет пальцем мне в голову.– Если ты будешь мудр, удачлив и проживешь столько, сколько я, то узнаешь, что эта боль – всего лишь капля в море.– Она кладет ладонь на мою грудь и изучающе смотрит на меня.– Можешь принять потерю близко к сердцу, мальчик, пока время не заставило тебя забыть о ней.
–Вы можете сыграть что-нибудь для них?– прошу я.
–Для них?
–Для ушедших. Для Кассия и ваших родственников. Может быть, реквием?
Гея смеется:
–Да. Да! Мне нравится ход твоих мыслей.– Она поворачивается к пианино и начинает играть мелодию – медленную, скорбную, звучащую, словно ветер в моих снах.
Ее пальцы скользят по клавишам, и музыка пробуждает во мне что-то помимо горя. Некую тень. Тень тени в кладовой памяти, нечто забытое напрочь. Я и не подозревал, что там хранилось сокровище… Мне кажется, что кто-то подходит ко мне сзади, хотя там – никого. Я чувствую аромат духов, которого нет в воздухе, ощущаю спиной биение сердца, прекратившего биться много лет назад.
Гея чувствует, что мне не по себе.
–Что с тобой, дитя?
–Все нормально,– отстраненно говорю я, лишь теперь осознавая, что я положил руки на клавиши, не давая ей играть.
Мне следовало бы убрать руки, но вместо этого я нажимаю на клавишу. Нота откликается в моем теле. Воспоминания объединяются. Оттаивают. Тень стекает с них, словно грязный снег со статуи. Я нахожу другую клавишу. Мои глаза закрываются. Руки двигаются, и новые ноты проходят сквозь меня, унося меня в другое место, другое время. Некий дух ведет меня – дух, который так давно был заточен в темницу, что я совершенно не помнил о нем. Но теперь он вырвался на свободу и летит. Паутина, опутывавшая мой разум, сгорает.
Мои руки скользят по клавишам, и льется песня, реквием по Кассию и всем, кого я потерял. Музыка уносит меня в далекий кабинет, где потрескивает пламя в камине и маленький леопард трется о мои ноги. Она стоит позади меня. Ее волосы падают мне на щеки. Я чувствую насыщенный аромат. Вижу ее сияющие глаза и резко очерченные губы. Все присущее ей, вся она целиком сейчас возвращается ко мне на крыльях этой мелодии. Когда последняя скорбная нота повисает в воздухе и мои пальцы замирают на клавишах, я сижу, не дыша, и слезы текут по моему лицу.
