–Как по-твоему, какие у него шансы?– спрашиваю я.
Сперва я думаю, что она не уловила вопроса: возможно, слушает пилотов и коммандос по внутреннему интеркому,– но потом понимаю, что она просто меня игнорирует.
–Я не играю в азартные игры,– произносит Холидей мгновение спустя.
–Конечно же нет.
–Эфраим не умрет,– роняет она.
–Он что, благословлен? Его коснулась Долина?
–Нет. Не благословлен,– отстраненно говорит Холидей.– Видишь ли, он работал на Сынов Ареса. Присоединился к ним после гибели моего брата.– Она говорит медленно, без эмоций.– Был вербовщиком, потом стал охотником за шрамами. Это было до падения дома Луны, даже до битвы при Илионе. Когда Луной владели агенты Сообщества, он набирал людей вроде тебя. Вроде меня. Он учил их сражаться. Учил выживать, чтобы они могли вернуть себе хоть часть отнятого у них. После того как сюда пришло восстание, он получил задание найти в Эндимионе золотого, который организовывал налеты. Это была ловушка. Его людей допрашивали у него на глазах. С них заживо сняли кожу, а его заставляли смотреть. К тому времени как мы добрались туда, в живых остался лишь он один. Этого золотого взяли с ножом в руке.– Холидей умолкает. Ей не нравится вспоминать об этом.– Но… тот аурей владел информацией, которая была нужна правительнице. И обменял эту информацию на полное помилование. Эфраим видел, как человек, освежевавший его друзей, ушел свободным.– Она смотрит на меня.– Дело в том, что Эфраим хочет умереть, но не может. Таково его проклятие.
–Вот почему ты схватила ту черную,– говорю я.– Потому что он не смог бы смотреть, как умирает еще один друг.
Холидей пожимает плечами:
–Я знаю, куда бить.
В ее глазах нет сожаления. Кажется, будто она сделана из кремня и стали, будто она пришла в мир уже взрослой, без матери и отца, без прошлого и будущего. Скорее лопата или топор, чем женщина.
–Что же ты тогда за человек?– бормочу я.
Холидей медлит с ответом. Она указывает на восток, в сторону Нового Форума на дальней стороне цитадели. Увенчанное куполом здание белеет в ночи. Оно поднимается над деревьями, словно заснеженный холм,– разительный контраст с грубыми очертаниями форума Сообщества, построенного в виде пирамиды.
–Красиво, правда?
Я киваю.
Холидей смотрит на здание:
–Ты думаешь, оно построено чистыми руками?
Когда мы отыскиваем правительницу, та совещается с Теодорой и Даксо. Я стараюсь держаться подальше и от розовой, и от золотого – у меня все еще зудит рука после пытки. Карта над столом показывает продвижение эскадрильи к похищенному челноку. Правительница невозмутимо поглядывает на нее, разговаривая с Теодорой, но я чувствую в ней внутреннее напряжение. Ее глаза налиты кровью, под ними набрякли мешки. Стол не прибран после трапезы, уставлен кружками из-под кофе. Как долго золотой может обходиться без сна?
–…Не мог сделать это в одиночку,– говорит Теодоре Даксо. Увидев, что в комнату вместе с Холидей вхожу я, он осекается.
–Продолжай,– приказывает правительница.
Мое присутствие заставляет Даксо поколебаться секунду, но он не может ослушаться Виргинии.
–Синдикат работает с кем-то. Я рекомендую скрыть это от сената, пока мы не узнаем больше. Мои шпионы добудут имена к утру. Головы – к концу недели.
–Теодора?– Правительница переводит взгляд на розовую.
–Вам известно мое мнение,– говорит та.– Чем дольше мы скрываем это от сената, тем больше это дискредитирует прозрачность, которую вы им обещали. Сенатор Караваль и так уже задает вопросы относительно необычного воздушного движения над Гиперионом.
–Глупо раскрывать карты, прежде чем мой сын не окажется в безопасности, рядом со мной,– хмурится правительница.– Я не допущу, чтобы эти люди заявляли, что мать не способна править, когда ее ребенок в опасности. Они очернят меня и объявят референдум, чтобы заставить меня уйти в отставку до голосования. С потерей Караваля и медных мы проигрываем шесть к семи. Лишь мое вето сможет остановить эти абсурдные мирные переговоры.
–Кто мог бы заменить вас?– спрашивает Теодора.
–Сенат голосовал бы. До следующих выборов все решали бы простым большинством голосов,– отвечает Даксо.
–До тех пор пока нам неизвестно, кто это сделал, будут подозрения, что это лишь уловка, подстроенная, чтобы отсрочить голосование,– замечает Теодора.
–Я уже знаю, кто виновен,– произносит правительница, и Теодора с Даксо обмениваются озадаченными взглядами.– Синдикат был нанят. Но кем? Кто более всего окажется в выигрыше?– Она ждет ответа; все молчат.– Это был Повелитель Праха. Он не может победить наши легионы и потому взялся за сенат. Дэрроу оказался прав. Это произошло потому, что я была слаба, потому, что я устала. Мне не следовало допускать, чтобы «Вокс попули» преследовал его.
Она снова сосредоточивается на голографическом изображении корабля, несущего ее сына обратно к Гипериону; длинные пальцы постукивают по столу.
–Лирия,– говорит правительница, впившись в меня взглядом.
На этот раз я не опускаю голову. Я в ответ смотрю на нее, зная, что сейчас опустится топор. Однако же тон правительницы удивляет меня.
–Ты совершила ужасную ошибку, девочка. Ошибку, после которой не имела бы права служить ни мне, ни кому-либо другому. Но без тебя мы не нашли бы эту Вольгу и…– она бросает взгляд на Холидей,– Эфраима. Мой мальчик скоро вернется ко мне, потому что тебе хватило храбрости признать свои ошибки. Теперь я должна признать свои.
Да понимает ли она, чего мне стоили ее ошибки?! Она потеряла своего сына на несколько дней, и думает, что испытала все. Ей никогда не придется изведать эту грязь. Не придется жить среди мух.
–Ты потеряла свою семью,– продолжает правительница.– Ты доверилась республике, а мы не оправдали твоего доверия.– Тут я совершенно теряюсь, а правительница опускается на одно колено. Взгляд ее устремлен в пол.– Я не заслуживаю этого, и ты не обязана даровать нам прощение, но все же спрошу: ты простишь нас? Простишь меня, что я не справилась?
Простить ее?
Я не понимаю замысла Виргинии. Как и ее советники. Они таращатся на нее, сбитые с толку, как и я. Ее золотые косы сейчас на уровне моих глаз. Из кос выбились отдельные пряди. В ее дыхании чувствуется слабый землистый запах масла и кофе. Я слышу, как она от волнения хватает воздух ртом, как наполняются легкие и воздух со свистом выходит через нос, смотрю, как поднимаются и опускаются ее плечи. Покров власти спал, и я вижу ее обнаженную душу. Она просто женщина. Просто мать, у которой больше детей, чем у кого бы то ни было. Возможно, она знает мою боль. Прежде она была борцом за свободу. Солдатом. Она на самом деле видела грязь, и теперь я думаю, что она помнит об этом.
Я не могу больше цепляться за гнев, мелочность или боль. Я хочу лишь помочь ей защитить семьи вроде моей. Отпустить этот гнев – не значит предать память Авы, или Тирана, или малышей. Это свершится в их честь. И впервые на моей памяти я чувствую надежду.
