–А я-то думал, кто ко мне постучался,– бормочет он. Его глаза, окрашенные гнилостной желтой инфекцией, смотрят на меня без злобы. Рядом с кроватью плавает голограмма, показывающая идущую снаружи битву.– Я думал, это Сауды наконец-то пришли вернуть себе планету. Но теперь я вижу, что все закончится, как должно, с волками.– В этих простых словах нет гнева. О прежнем Повелителе Праха напоминает лишь голос. Даже запертый в этом истощенном теле, словно летний гром, заточенный в потрепанном бумажном фонаре, он остается гулким, дерзким и гордым.
Десять лет мы с ним были противниками. Танцевали от планеты к планете в бесконечной дуэли. Мы наносили удары и парировали их в одной гигантской игре на множестве досок – сперва в металлических джунглях Луны, на равнинах и морях Земли и Марса, потом на орбитах центра и наконец в песчаном поясе Меркурия, где я захватил планету, а он разбил мою армию. Теперь все эти огромные театры военных действий и миллионы людей сжались до этого мгновения, до маленькой комнаты на отдаленном островке, и все это не имеет никакого чертова смысла.
–Что, я не таков, как ты ожидал?– с улыбкой спрашивает Повелитель Праха.
–Давай просто отрубим ему голову,– предлагает Севро.
–Не сейчас.
–Чего мы ждем? Пора отправить этот кусок дерьма на встречу с червями.
–Не сейчас!– огрызаюсь я.
Севро возбужденно ходит вокруг кровати.
–Ты в точности такой, как я думал,– говорит Повелитель Праха.– Разрушитель цивилизации очень часто похож на ее основателей.– Он смачивает рот из трубки, подающей воду, нарочито откашливается и продолжает:– Мне следует извиниться, Дэрроу. За то, что не увидел тебя раньше, когда ты был всего лишь мальчишкой, разнесшим свое училище. Если бы я тогда открыл глаза и заметил тебя, в каком мире жили бы мы теперь! Но я вижу тебя сейчас. Да. И ты грандиозен.
В его голосе восхищение. И понимание. Много ли среди ныне живущих осталось людей, способных понять этого человека? Много ли тех, кто знает, каково это – отдать приказ, который убьет миллионы? Я сглатываю ком в горле. Моя ненависть к нему утихает при виде того, в какое жалкое существо он превратился. А еще мне страшно – не иду ли я той же разбитой дорогой?
Не так я представлял себе наше финальное противостояние.
–Что с тобой случилось?– спрашиваю я.– Давно ли ты в таком состоянии?
Повелитель Праха игнорирует вопросы и всматривается в мое лицо:
–Я вижу, ты сохранил наш шрам. И наши глаза. Тогда что же осталось от алого?
–Осталось достаточно.
–А-а-а…– тихо произносит он.– Полагаю, именно это каждый человек должен говорить себе на войне.– Его голос делается хриплым, и он снова припадает к трубочке с водой.– Что, когда настанет конец, когда все будет сделано, от него останется достаточно. Достаточно, чтобы быть отцом. Братом. Любовником. Но мы-то знаем, что это неправда. Верно, Дэрроу? Последними война пожирает победителей.
Его слова тяжестью ложатся мне на сердце. Хотел бы я иметь возможность сказать, что я не такой, как он. Что я переживу эту войну. Но я знаю, что изо дня в день мальчик внутри меня умирает. Та душа, что мчалась по коридорам Ликоса, что сворачивалась клубочком в постели с Эо, начала умирать в тот самый день, когда мальчик увидел своего отца болтающимся в петле и не заплакал.
–Я готов заплатить эту цену, чтобы покончить с тобой,– говорю я.
–Это часть твоего генетически заложенного характера алого. Твоя жажда, твоя потребность в самопожертвовании. Храбрый первопроходец. Трудись, копай, умри ради блага человечества. Чтобы сделать Марс зеленым. Мы создали тебя идеальным рабом. Вот кто ты такой, Дэрроу. Раб множества господ. Измени свои глаза. Возьми наш шрам. Сокруши нашу власть. Это не изменит твоей сути. Ты раб.
Снаружи грохочут взрывы бомб. Севро плюет в угол. Его терпение иссякает.
–Лорн однажды сказал, что ты был его лучшим другом,– вспоминаю я.– Что когда-то ты был человеком, достойным восхищения. До Реи. До того, как ты короновал себя прахом.
–Рея была рациональной сделкой. Шестьдесят миллионов жизней ради поддержания порядка для восемнадцати миллиардов.– Его сморщенные губы кривятся.– Что, по-твоему, сделал бы Лорн, узнай он, кто ты? Ты действительно думаешь, что он пощадил бы тебя?
–Нет, полагаю, он вырезал бы мое сердце,– усмехаюсь я, думая о том, что Лорн хоть и ушел от своего Сообщества, но никогда не допустил бы его падения.
Я слышу у двери какой-то звук. Входит Аполлоний – один. Глаза Повелителя Праха темнеют от ненависти. Почему-то Аполлоний при виде своего заклятого врага в столь плачевном состоянии вовсе не выглядит потрясенным.
–О, я вижу, Повелитель Праха таки сам стал прахом.
Аполлоний садится на край кровати и откидывает простыню, чтобы посмотреть на мертвенно-бледные ноги старого военачальника. Он цокает языком, тычет пальцем в шелушащуюся кожу на бедре, отрывает полоску чешуи и растирает ее между металлическими пальцами перчатки, пока на кровать не сыплется мелкая пыль.
–Ну как, укус причинил боль?
–Так это был ты,– бормочет Повелитель Праха.– А Аталантия мне не верила.
–Я способен кусаться даже в морских глубинах,– говорит Аполлоний.– Я служил достойно. Без обмана или подкупа. Но ты предал меня, чтобы ограбить. Ты обратил против меня мою кровь. Это, милейший, было ужасной ошибкой.
Я чувствую, как меня охватывает первобытный страх. Я отступаю от Аполлония. Севро нацеливает на него импульсную перчатку.
–Ты знал, что он тяжело болен, и не сказал мне?– хмурюсь я.
–Ах ты, сукин сын!– шипит Севро.
Аполлоний улыбается:
–Надзиратель не только покупал мне помидоры и шлюх.
–Ты покойник, говнюк!– гаркает Севро, однако не стреляет.
–Я не знал, что у меня получилось,– с невинным видом говорит Аполлоний.– Но я доволен результатом.
Повелитель Праха пытается плюнуть в него, но он слишком слаб, и слюна стекает на подбородок.
–Неужто месть стоила погребального звона по всей твоей расе, испорченный пес?
–Моей расе?– Аполлоний встает.– Нет-нет, повелитель. Я сам себе раса.
–Когда?– Я хватаю Аполлония за горло.– Когда ты это сделал?
–Три года назад,– отвечает он. Ему явно не нравится, что я поднял на него руку.– Мы больше не союзники?– Он неторопливо отступает, касаясь своего горла.
От услышанных новостей Севро явно не в себе.
Три года. Три года недуга… Он не мог руководить своими людьми или флотами на Меркурии, находясь здесь. Задержка по времени не позволила бы ему командовать сражением. Но каким образом они так долго сопротивлялись мне? Кто автор их новой тактики? Кто на самом деле стоял за голограммой Гримуса на его командном мостике, когда мы с ним разговаривали не менее полудюжины раз?
