Она взрывается на окраине города, далеко от моря, превращая четыре квартала многоквартирных домов в пыль.
Жнец
Он безмолвно лежит, заключенный в человекоубийственный металл, в брюхе корабля «Утренняя звезда». Ныне страх владеет им, как это случалось множество раз прежде. Единственный звук – жужжание блока фильтрации воздуха его доспехов и радиопереговоры далеких женщин и мужчин. Вокруг лежат его друзья в таких же механических коконах. Ждут. Алые глаза, и золотые, и серые, и черные. Знак на наплечниках – голова волка. Татуировки на шеях и руках. Неистовые разрушители империи с Марса, Луны и Земли. За ними летят корабли с именами наподобие «Дух Ликоса», «Надежда Тиноса» и «Последователь Рагнара». Они выкрашены в белый цвет, и ведет их женщина с кожей оттенка оникса. Львиная Правительница сказала, что белый – это цвет весны. Цвет нового начала. Но корабли эти испятнаны. Гарь, залатанные раны и разномастные панели. Корабли сокрушили армаду Меча и мученика Фабия. Они завоевали сердце Золотой империи. Они сражались с Повелителем Праха в центре и сдерживали драконов окраины.
Как они могли остаться чистыми?
Наедине с собой, в своих доспехах, ожидая падения с неба, он вспоминает девушку, с которой все началось. Он вспоминает, как ее рыжие волосы падали ей на глаза. Как танцевали ее губы, когда она смеялась. Как она дышала, лежа на нем, такая теплая и хрупкая в слишком холодном мире. Она мертва уже дольше, чем успела прожить. И теперь, когда ее мечта сбывается с таким размахом, он задается вопросом: могла бы она узнать об этом? А еще он спрашивает себя: если он умрет сегодня, станет ли ему известно, чем откликнулась его жизнь во Вселенной? Каким человеком вырастет его сын в мире, созданном отцом? Он вспоминает лицо сына и размышляет о том, скоро ли тот станет мужчиной. И думает о своей золотой жене. О том, как она стояла на посадочной площадке, глядя на него снизу вверх и гадая, вернется ли он домой.
Больше всего на свете он хочет, чтобы это закончилось.
Потом механизм срабатывает.
Он всем телом ощущает рывок. Стук собственного сердца. Слышит безумный гогот Гоблина и вой его друзей, пытающихся забыть своих детей и любовь и быть храбрыми. К горлу подкатывает тошнота, когда позади срабатывают магнитные рельсы. Металл содрогается и выстреливает его через пусковую шахту в безмолвный космос на скорости, в шесть раз превышающей скорость звука.
Люди называют его отцом, освободителем, военачальником, Королем рабов, Жнецом. Но, падая на раздираемую войной планету, он чувствует себя мальчишкой. Доспехи его алы, армия его огромна, на сердце у него тяжело.
Идет десятый год войны и тридцать третий год его жизни.
Часть I
Ветер
Самсон порабощенный, ослепленный
Есть и у нас в стране. Он сил лишен,
И цепь на нем. Но – горе! Если он
Поднимет руки в скорби исступленной —
И пошатнет, кляня свой тяжкий плен,
Столпы и основанья наших стен, —
И безобразной грудой рухнут своды
Над горделивой храминой свободы!
Генри Уодсворт Лонгфелло. Предостережение
(Перевод М. Михайлова)
1.Дэрроу
Герой республики
Я устало шагаю во главе армии, наступая на цветы. Последняя часть каменной дороги передо мной усыпана лепестками. Дети бросают их из окон, и они, лениво кружась, падают со стальных башен, высящихся по обе стороны бульвара Луны. Солнце в небе умирает долгой смертью продолжительностью в неделю, окрашивая рваные облака и собравшуюся толпу в кровавые оттенки. Волны людей накатывают на заграждения службы безопасности, вдавливаясь вглубь нашего парада, а стража города Гиперион в серой форме и сине-зеленых беретах охраняет маршрут, заталкивая пьяных гуляк обратно в толпу. За оцеплением по тротуару рыскают агенты антитеррористических подразделений; их фасеточные очки сканируют радужки, руки лежат на энергетическом оружии.
Мой взгляд блуждает по толпе.
После десяти лет войны я больше не верю в мгновения мира.
Море представителей всех цветов бушует вдоль двенадцатикилометровой Виа Триумфия. Построенная сотни лет назад моим народом, алыми рабами золотых, Триумфия не раз была свидетелем торжественных шествий завоевателей Земли, покорявших континент за континентом. Грозные и надменные убийцы с железным хребтом и золотыми глазами некогда освящали эти самые камни. Теперь же, почти тысячу лет спустя, мы оскверняем священный белый мрамор Триумфии, воздавая почести освободителям с глазами цвета гагата, пепла, ржавчины и почвы.
Когда-то это наполнило бы меня гордостью. Ликующие толпы, славящие Свободные легионы, которые вернулись, уничтожив очередную угрозу для нашей юной республики. Однако сегодня я вижу голографические изображения своей головы в окровавленной короне, слышу улюлюканье адептов «Вокс попули»
[1], размахивающих флагами с рисунком перевернутой пирамиды, и не чувствую ничего, кроме тяжести непрерывной войны и отчаянного желания снова обнять близких. Я уже целый год не видел жену и сына. После долгого путешествия с Меркурия я хочу лишь вернуться к семье, упасть на кровать и проспать целый месяц без сновидений.
Передо мной лежит завершающий отрезок пути домой. Триумфия расширяется и упирается в лестницу, ведущую на Новый Форум, и я оказываюсь перед последней вершиной.
Люди, пьяные от ликования, взбудораженные новыми рекламными голограммами, глазеют на меня, когда я подхожу к нижней ступени. Липкие от сладостей руки машут в воздухе. А языки, развязавшиеся от возбуждения и восторга, выкрикивают мое имя или проклинают его. Не то имя, которое дала мне мать, а то, которое я завоевал своими деяниями. Имя, которое проигравшие нобили со шрамом шепчут теперь как ругательство.
–Жнец, Жнец, Жнец!– вразнобой и вместе с тем исступленно кричат в толпе.
Этот крик удушает, будто кто-то стискивает на моем горле миллионопалую руку: все надежды, все мечты, вся боль сжимаются вокруг меня. Но конец уже близок, и я пока еще могу переставлять одну ногу за другой. Начинаю подниматься по лестнице.
Глухой лязг.
Мои металлические ботинки скрежещут по камню, будто бы на ступень обрушилась вся тяжесть потерь: Эо, Рагнар, Фичнер и все остальные, сражавшиеся и павшие на моей стороне… Тогда как я почему-то выжил.
Я высок и широкоплеч. В свои тридцать три я мощнее, чем в юности. В моем облике и движениях чувствуются сила и свирепость. Рожденный алым, ставший золотым, я сохранил то, что дал мне ваятель Микки. Эти золотые глаза и волосы теперь куда привычнее для меня, чем те, что были у мальчика из шахт Ликоса. Тот паренек рос, влюблялся, копал землю… Но он так много потерял, что иногда мне кажется, будто это произошло с другой душой.
Лязг. Еще один шаг.
