–Ты думаешь, я хочу войны? Я ее ненавижу. Она лишила меня друзей. Родственников. Она отнимает меня у жены. У моего ребенка. Если бы существовал другой путь, я выбрал бы его. Но обходного пути нет. Эту войну можно только пройти насквозь.
Танцор мгновение сверлит меня взглядом:
–Любопытно, узнал бы ты мир, если бы увидел его?– Он поворачивается к сенаторам.– Что, если я скажу вам, всем вам, что другой путь был? Путь, сокрытый от нас?– (Караваль хмурится и подается вперед. Севро смотрит в мою сторону.)– Что, если мы могли бы обрести безопасность не завтра, не через десять лет, а прямо сейчас? Мир без очередного Железного дождя. Без того, чтобы швырять новые миллионы на орудия Повелителя Праха.– Он поворачивается к моей жене.– Моя правительница, я пользуюсь своим правом призвать в сенат свидетеля.
Мустанг захвачена врасплох:
–Какого свидетеля?
Танцор не отвечает. Он выжидающе смотрит в коридор справа от него. В конце коридора отворяется дверь, и по каменному полу стучит пара каблуков. Сенаторы в абсолютной тишине вытягивают шею, чтобы взглянуть на высокую властную немолодую женщину, идущую по коридору в зал сената. Когда женщина минует его середину, становится очевидно, что она на голову выше стражей республики, не считая Вульфгара. У нее золотые глаза. Ее движения исполнены достоинства, фигура изящна, невзирая на огромный рост. Узел волос на затылке убран под золотую сеточку. Шею обнимает золотое ожерелье в виде орла. Платье у нее черное, и оно скрывает каждый сантиметр кожи, от шеи и до пят. А на царственном, исполненном горечи лице – один-единственный полукруглый шрам.
Я пристально смотрю на эту женщину. Она была тенью моей жизни с тех самых пор, как шестнадцать лет назад я в простой каменной комнате забил насмерть ее любимого сына.
–Что это значит?– негодует Мустанг, поднимаясь с трона, чтобы казаться выше.
Танцор не отступает.
–Это Юлия Беллона,– говорит он, перекрывая нарастающий шум.– Она принесла послание от Повелителя Праха.
–Сенатор!..– Мустанг вспыхивает от гнева и резко делает шаг вперед.– Это не ваша компетенция! Иностранная дипломатия – прерогатива правительницы! Вы переходите все границы!
–Как и ваш муж – но разве вы одернули его?– парирует Танцор.– Выслушайте ее. Возможно, вы найдете ее сообщение занимательным.
Сенаторы громко выражают свое желание выслушать Юлию. Меня захлестывает страх. Я знаю, что она скажет.
Мустанг очутилась в ловушке. Она смотрит на женщину сверху вниз – никого, кроме них, не осталось из двух великих золотых домов, уничтоживших друг друга в ходе распри. Только Кассий – если, конечно, он все еще жив.
–Говори, что тебе велено сказать, Беллона.
Юлия взирает на Мустанга с крайним отвращением. Она не забыла, как Мустанг села за их стол вместе с Кассием, а потом отвернулась от них.
–Узурпатор!– произносит она, отказываясь использовать почтительное обращение к Мустангу; ее взгляд устремлен на сенаторов с аристократическим презрением.– Я проделала путь протяженностью в месяц, чтобы предстать перед тобой. Буду говорить просто, чтобы ты поняла. Повелитель Праха устал от войны. От вида городов, превращенных в развалины.– Она продолжает, невзирая на протестующие крики.– Во время осады Меркурия на «Утреннюю звезду» квашему… военачальнику были направлены эмиссары, в том числе и я.– Она свирепо смотрит на меня.– Мы просили перемирия. Он ответил Железным дождем.
–Перемирия?– шелестит Мустанг.
–А почему вы просили перемирия?– подсказывает Танцор, перекрывая шепотки сенаторов.
–Повелитель Праха и военный совет Сообщества желал обсудить условия…
–Какие условия?– нажимает Танцор.– Говори ясно, золотая.
–А что, Жнец вам не сказал?– Она смотрит на меня и улыбается.– Мы предложили прекратить огонь, чтобы обсудить условия постоянного и прочного мира между восстанием и Сообществом.
11.Дэрроу
Слуга народа
В зале хаос: сенаторы потрясают кулаками, мельтешат тоги. Лишь черные не двигаются. Сефи с нейтральным видом следит за происходящим; лицо ее, как обычно, непроницаемо.
Мустанг в ярости поворачивается ко мне:
–Это правда?
–Он никогда не хотел мира,– холодно говорю я.
Севро раскачивается на своем стуле – изо всех сил старается сдержаться, чтобы не удавить Юлию прямо посреди Форума.
–Но он прислал эмиссаров?
–Он подослал провокаторов. Ее и Асмодея. Я не клюнул на эту уловку, и она не заслуживает того, чтобы сенаторы тратили на нее время.
Мустанг не верит собственным ушам.
–Дэрроу…
–Асмодей был у тебя на корабле, и ты не сообщил нам об этом?– изумленно спрашивает Танцор.
Кто-то предал меня. Кто-то из упырей. Откуда еще он мог узнать?
–Дальше ты скажешь, что в вашей кают-компании побывал сам Рыцарь Страха.
Я впиваюсь взглядом в Танцора:
–Повелитель Праха сжег Рею. Он сжег Новые Фивы. Он сожжет все до единого города, лишь бы отвоевать Луну. Он желает вернуть дом, который мы у него отняли.
Танцор качает головой:
–Ты не имел права.
Караваль и те медные, что подбадривали меня, переглядываются с нерешительностью. Мустанг, опустившаяся на трон, больше не делает попыток подняться – да и что она может сказать? Любые возражения правительницы отметут – решат, что жена защищает мужа. К тому же могут обвинить и ее. Если сенаторы подумают, что она была в курсе, ей объявят импичмент, а то и что похуже. Именно поэтому я и скрывал от нее правду. Моя звезда падает. Если Мустанг попытается удержать ее, то может пасть вместе с ней. Лучше молчи, любовь моя. Надо затянуть эту игру. Я слишком хорошо понимаю, что бороться нет смысла. Какая-то сенаторша-алая вскакивает с места и бросается ко мне. На мгновение мне кажется, что она хочет сказать что-то в мою защиту. Но она плюет мне под ноги.
–Золотой!– бросает она.
Вульфгар пробирается вперед, чтобы никто больше не вздумал нарушать протокол.
Я много лет ждал этого дня, но республика становилась все сильнее, а он так и не наступал. И я, наверное, обманул себя, думая, что он уже не настанет. Но вот это случилось, и теперь я чувствую, как вокруг закипает слепая ненависть, и вижу безжалостные объективы камер наверху, на смотровой площадке. И понимаю, что мне не хватит слов, чтобы кого-то в чем-то убедить. Благородные ведущие новостей будут ханжески подвергать разбору каждое решение, каждую тайну, каждый грех и транслировать это по планетам якобы из чувства долга, наслаждаясь моральным кровопролитием, разгрызая мои кости, ломая их ради костного мозга рейтингов и подпитывая аппетит стервятников к сплетням. Я не удивлен, но сердце мое разбито. Не хочу быть злодеем. Вульфгар оглядывается, и в его глазах я вижу жалость, словно ему хочется увести меня отсюда, избавить от этого публичного шельмования. Севро в гневе вскакивает.
