У меня сдавливает горло.
Они с меня шкуру заживо спустят.
–Ваш меч?– Я хмурюсь.– Извините, гражданин, я больше по части стрелкового оружия. Если только это не эвфемизм для обозначения вашего члена. В таком случае, он может быть во рту вон у него.– Я кивком указываю на типа по имени Горго; взгляд черных глаз монстра прикован к моему лицу.– Судя по его виду, в свое время он глотал не только медовуху и жареное мясо.
Розовый хохочет. Его люди не реагируют. Они в гробовом молчании смотрят на черного.
–Что ты думаешь о нем, Горго?
Тот улыбается, демонстрируя полный рот золотых зубов:
–Должно быть, господин, юмор – это его механизм выживания. При нынешних обстоятельствах это указывает на определенные суицидальные наклонности. Мне наказать его?
–Возможно, позднее,– говорит розовый.– На данный момент я очарован. Слишком давно никто не заставлял меня смеяться. Смело! Но хорошая комедия всегда сопряжена с риском.– Он проводит языком по нижней губе. Медленное, намеренное движение, возможно проделанное ради меня,– или просто заученный сексуальный прием, которому его в юности обучили в садах.– Вы знаете, кто я?
–Намекните мне.
Розовый щерится.
–Аве, Регина,– хрипло произносит он на латыни.
Как только эти слова срываются с губ, на лбу его проступает призрачная татуировка, изображающая византийскую корону. Она движется, напоминая щупальца осьминога, отрастившего колючие шипы. Центральное место в короне занимает черная рука.
–Теперь вы знаете, кто я?– спрашивает розовый.
Активированные словами чернила бледнеют и исчезают. Его кожа снова становится чистой и бледной, как фарфор.
–Ага,– тупо говорю я.
–Тогда назовите мое имя, мистер Хорн.– Он приподнимает бровь.– Не заставляйте меня повторять дважды.
–Вы… герцог Длинные Руки.
–Как вы умны!– Он откидывается на спинку кресла.– А вам известно, почему меня так называют?
–Я слыхал кое-что.– Смотрю на пилу.
–Превосходно. Присутствующий здесь Горго убежден, что мы должны причинить вам боль, чтобы развязать язык. В наши дни дело всегда доходит до варварства. Так эффективнее. Но теперь, когда территориальные войны в нашей маленькой преисподней позади, я надеюсь, что у вас хватит воспитания для учтивой беседы.
–У вас интересное понимание учтивости.
–Все относительно. Итак, теперь вы знаете, кто я, и понимаете, что вам может угрожать. В таком случае разве есть хоть малая толика опасности в предположении, что мы будем честны друг с другом?
–Допустим, что все когда-нибудь случается впервые.
–Прекрасно,– говорит герцог.– Прекрасно. Так будет проще.– Он складывает ладони вместе и встает.– Вы были здесь во время битвы за Луну, верно?
–Все три года.
–Воевали за восстание?
–Отчасти.
–Передумали?
–Нет. Просто повидал достаточно рук и ног отдельно от туловища.
Мне что-то не хочется вдаваться в политику, как и при недавнем разговоре с Холидей.
–Так, значит, вы были свидетелем разграбления Гипериона?
–Вы хотели сказать – освобождения? Сделавшего вас богатыми, ребята.– (Он смотрит на меня, пока я прочищаю горло.)– Хорошо. «Разграбление Гипериона» звучит гораздо лучше.
Герцог продолжает:
–После смерти правительницы, но до того, как Повелитель Праха контратаковал, чтобы помочь отрезанным легионам и нобилям, и Гиперион погрузился во мрак. В это время Музей древностей был разграблен солдатами, обещавшими защищать его, и гражданами, думавшими лишь о своих карманах. Пока планета готовилась к следующей волне войны, эти кретины сбежали с общим наследием человечества. Наследием, принадлежащим всем цветам. Как вам известно, вся торговля на черном рынке Луны – моя епархия. Это мои владения, дарованные мне королевой. Когда я обнаружил клад с украденными сокровищами, которые чуть ли не с лотка толкали эти бабуины, бывшие легионеры, я счел своим долгом гражданина Луны вернуть ценности на их законное место. Теперь же я обнаружил, что жемчужина моей коллекции, клинок Силениуса, был украден… снова. Наши информаторы сообщили, что это было особенное ограбление. Такое способны провернуть лишь немногие «свободные художники».
–Ну, нас и правда осталось не так уж много,– вздыхаю я.– Вы наряжаете всех в пыльники и даете выгодные контракты, чтоб они воровали для вас.
–Мы вне хаоса. Воры порядка,– говорит он и одним изящным движением проводит пальцем вдоль стола.
Его жест напоминает мне о том случае, когда я взял Тригга покататься на коньках. Он так неуклюже взмахивал руками… Куда ему до этого грациозного эстета. Но именно это я в нем и любил. В изяществе нет честности – во всяком случае, когда ее демонстрируют люди.
–Забирая бесценный клинок из музея, вы знали, у кого его крадете?– спрашивает герцог.
–Нет, не знал.
–Лжешь,– рокочет Горго.
–Убедите меня,– говорит герцог, но я не знаю, с чего начать.– Не прибавит ли вам красноречия граната во рту? У меня на борту есть некоторое количество.– Он кивает на яхту, стоящую на посадочной площадке рядом со строящимся этажом.
–Я что, похож на идиота?– хмыкаю я.– Если бы я знал, то ушел бы. Черт, да я бы застрелил человека, попросившего меня сделать это! Есть разница между смелым и глупым. И я знаю, какой стороны держаться.
–В самом деле?– не верит герцог.– Ваша репутация говорит о другом. Такое впечатление, что вы… прямо-таки стремитесь умереть.
–Опять…– Я закатываю глаза и чувствую колющую боль где-то за глазницами.
–Четыре ваших ограбления проведены средь бела дня. Почти всегда – в присутствии зрителей.
–Я работаю через посредников. Через третьих лиц. Иногда они умалчивают о деталях, касающихся работы. В данном случае – о важных деталях. Скажем, о том, под чьим покровительством находился артефакт.– Я подаюсь вперед, стараясь быть убедительным, потому что моя жизнь сейчас зависит от того, поверит ли он моим словам.– Я не крыса. И я не играю с синдикатом. У каждого должны быть свои принципы.
Теперь я каждую секунду жду прикосновения к шее прочной карбоновой проволоки. Или укуса одной из марсианских гадюк, которых шипы – подонки из синдиката – любят импортировать просто забавы ради. И последним, что я увижу, будет этот смазливый высокомерный главарь бандитов, развалившийся в кресле, словно король Вселенной, при том что в прошлом он был всего лишь секс-игрушкой. Эти нувориши думают, что у всех остальных короткая память. Ах если бы!
Но проволока не появляется. Как и гадюка.
–В садах нас учили телесной эмпатии, а также искусству танца теней – как соразмерно подражать языку тела, чтобы человек почувствовал себя непринужденно,– говорит герцог.– Подобный прием способствует установлению эмоционального контакта. Благодаря этому я чертовски хорошо вынюхиваю лжецов.– Кажется, он презирает свое обучение, но все равно откидывается на спинку кресла и принимает позу – зеркальное отражение моей. Поникшие плечи, расставленные ноги – идеальная копия.– У вас, мой дорогой, нечестное лицо, поэтому легко понять, когда вы говорите правду.
