Я думала, Кавакс забудет про меня, как только я поднимусь на борт его корабля. Но вместо этого он проникся ко мне искренней симпатией, черт знает почему. Он приглашал меня завтракать с ним каждый день и сперва обучал меня тонкостям диеты Софокла и ухода за ним. Но эти уроки были позабыты, когда он дал мне книгу с колыбельными, которые требовалось петь Софоклу перед сном. Мне пришлось признаться, что я не могу прочесть больше половины слов. Кавакс уставился на меня так, словно увидел чудовище с тринадцатью головами.
–Так не пойдет!– взревел он.– Ни за что! Истории – это богатство человечества! Моя жена мне не простит, если я не дам тебе ключ к этим сокровищам.
Он учил меня читать и понимать прочитанное каждый день после завтрака у себя в каюте. Но занятия были заброшены, после того как однажды в каюту влетела Ксана. Она была в панике. Позднее я узнала, что до нее дошли тревожные вести: Жнец был снят сенатом с должности, убил капитана стражей и исчез с Луны.
Полное дерьмо.
От этой новости Луна превратилась в сумасшедший дом. В день нашего возвращения бульвары были забиты протестующими. Толпы из сотен тысяч людей шли, словно волна киммерийских муравьев, требуя ареста Жнеца и импичмента правительницы. Но с ними схлестнулись поклонники Жнеца. Стражам пришлось разнимать сцепившихся при помощи тепловых лучей и газа.
Приятно было узнать, что не я одна утратила веру в правительницу.
–Софокл!– снова зову я, шагая по узкой дорожке из гравия мимо нижней границы другого поместья.– Софокл, ты где?
Я чувствую, что за мной наблюдают. Снова он затеял игру. Я пригибаюсь и ныряю с дорожки в просвет между двумя платанами, чтобы осмотреть берег озера. На берег с воды настороженно поглядывает черный лебедь. Вот он! Из-за дерева выглядывает пушистый рыжий хвост и покачивается на ветру.
Я крадусь вперед, стараясь, чтобы ни одна веточка не хрустнула под моими новыми ботинками. Тихо, осторожно. Хвост возбужденно шевелится. Я стремительно огибаю дерево, и Софокл налетает на меня шквалом рыжего меха. Я со смехом позволяю ему повалить себя на землю, и он лижет мне уши, пока я не одолеваю его. Холодный нос лиса тычется мне в шею. Я снова пристегиваю поводок к ошейнику.
Потом я слышу за деревьями какой-то странный треск. Иду на звук. На маленькой полянке страж-серый, смахивающий на бетонный блок, разговаривает с худощавым медным со знакомым лицом. Хоть я и притаилась в каких-нибудь двадцати метрах от них, мне не слышно ни единого слова. Это похоже на магию. Серый тычет пальцем в грудь медного, словно бранит его. Медный смотрит в мою сторону.
Я бросаюсь обратно к деревьям, волоча Софокла за поводок. Что бы там ни происходило, это не мое дело. Я тащу Софокла по тропинке обратно в поместье Телеманусов. Добравшись до боковой калитки, влетаю в нее и, наткнувшись на кого-то, чуть не падаю. Меня изучают узкие холодные глаза. Передо мной стоит женщина, чье лицо напоминает кору дерева. Она серая и сложена крепче, чем любой мужчина в Лагалосе. Я уже видела ее дважды – она всегда помалкивает и держится в тени. Слуги говорят, что она из упырей, а прежде принадлежала к Сынам Ареса. Она прощупывает меня взглядом и словно сканирует мои зрачки. От близкого соседства с чертовой серой у меня по позвоночнику пробегает холодок. Я чувствую себя так, словно вернулась обратно в шахту, и бормочу извинения. Женщина обходит меня и шагает вниз по склону. Кажется, что я будто уменьшилась вдвое. Тяну Софокла за поводок и вхожу в поместье.
Я нахожу Лиаго у его ботанического стола; он согнулся, словно длинный побег плюща. Лиаго – старый желтый. Сколько ему – лет семьдесят? За пределами шахт люди стареют медленнее. Они используют кремы для лица. Инъекции. Лазерную терапию. Некоторые выглядят просто ненормально. В шахтах гордятся своим возрастом. У тебя седые волосы? Отлично, черт побери! Ты явно смекалист. Есть чем гордиться.
Лиаго, похоже, совершенно согласен с моим народом. На его лице больше морщин, чем было у моего отца на костяшках пальцев. Сплошь расщелины, и борозды, и кустики клочковатых волос на щеках – все как положено. У него вытянутый подбородок, а макушку венчают седые пряди, напоминающие перья. Ловкие пальцы ощупывают основание стройного ярко-оранжевого цветка. Лиаго не слышит воя чайника на маленькой электрической плитке.
–Доктор Лиаго!
–Лирия!– Он резко оборачивается. Странное техническое приспособление, закрепленное на голове прозрачной пластиковой лентой, закрывает его правый глаз, уморительно увеличивая зрачок.– Юпитер всевышний, ты напугала меня до полусмерти! Зачем так подкрадываться!
–Вовсе я не подкрадываюсь. Вы просто глухой, как камень.
–Что-что?– Доктор не ждет ответа.– Вы, молодые, легки на ногу.– Он окидывает меня взглядом с ног до головы.– Но это ненадолго. Ты выглядишь все более пухленькой с каждым днем.– Он переходит на раздражающий заговорщический тон.– Нашла ключ от кладовок, а?
–Слуги говорят, что вы чокнутый, как мешок с котами,– бормочу я еле слышно.– И что ваша голова завидует вашим ушам, потому что они украли все ее волосы.
–Что-что?
–Я спросила: может, вам чая налить?– умильно говорю я.
–Чая?– Его глаза расширяются.– Да. Я собирался его выпить. Видишь ли, я люблю пить его очень горячим. И себе тоже налей. Это мой любимый зеленый чай из Ксанта-Дорсы. С Марса, как и мы. Ты же любишь чай?
–Я пила чай с вами четыре раза.
–В самом деле? Ну да, конечно. Это было испытание.– Доктор проницательно смотрит на меня, но я готова поспорить на пару хороших ботинок, что он размышляет, какой джем ему намазать на утренний тост.
–Сегодня не могу составить вам компанию,– вздыхаю я.– Бетулия меня выпорет. У меня есть дополнительные обязанности.
–Чушь! Она тебя совсем загоняла. Удели мне минутку.– Доктор подмигивает.– Она питает слабость к старому Лиаго. Я могу даже избежать наказания за убийство.
На самом-то деле все наоборот. Это Лиаго без ума от старой розовой, как влюбленный бурильщик, и посылает ей цветы, созданные специально для нее. На тебя бы это подействовало, Ава. Личные цветы. Я отпускаю Софокла с поводка, чтобы он освоился, обнюхал пол, и подаю Лиаго чай. Мимоходом любуюсь своим отражением в сверкающей серебристой поверхности одной из медицинских машин. Мои щеки действительно округлились. Вообще-то, неплохо.
–Что это?– спрашиваю я, указывая на цветок, над которым склонился Лиаго.
У растения пепельно-белый тонкий стебель. Бутоны в форме танцующих людей окрашены в темно-фиолетовый цвет.
Доктор с любовью смотрит на цветок:
–Это? О дорогая девочка, это моя гордость и радость. Мне потребовалось тринадцать лет, чтобы усовершенствовать гибкое изящество ее генетического кода. Да что там, вся жизнь отдана этим исследованиям. Вот почему моя оранжерея в Зефирии завалена ранними вариантами. Это память о женщине, которую я когда-то знал.
Я наклоняю голову и приближаюсь к растению.
