Начальник тюрьмы смотрит на черного, потом снова на меня. Я не уверен, кого из нас он боится больше.
–Я могу помочь вам, господин. Это будет честью для меня. Только скажите как.
–Под твоим надзором находится один человек. Заключенный номер тысяча сто двадцать шесть. Его нет в камере, хотя данные ошейника подтверждают, что он там. Если бы этот заключенный был на месте, медный, мы бы ушли отсюда и ты по-прежнему оставался бы главным в своих маленьких владениях. Однако он исчез, и вот я здесь, и думаю, не сделать ли тебе корону из пальцев рук или ног?– Я подаюсь вперед.– Где заключенный тысяча сто двадцать шесть?
При упоминании об этом узнике начальник тюрьмы бледнеет:
–Он умер. Умер год назад. Покончил с собой голодной смертью.
Мы с Севро смотрим на черного. Тот качает головой.
–Вы доверяете ему?!– кричит начальник.– Ему?!
–Сдается мне, это ты отрезал ему язык,– говорю я; черный указывает на меня.– Значит, да. Он увидел нечто такое, чего ему не следовало видеть? Услышал то, чего нельзя рассказывать?
–Нет, он…
–Кто соврет, того поджарим,– говорит Севро и наводит дуло мультивинтовки на пах начальника тюрьмы.
–Заключенный тысяча сто двадцать шесть мертв!
–Дражайший, если бы он умер, ты бы просто записал это в свой реестр, и в его камеру посадили бы очередного маньяка. Так скажи на милость, почему его маячок был там?– Я похлопываю медного по ноге.– Я отвечу вместо тебя. Он был там на случай визита республиканских инспекторов. Он был там, чтобы скрыть твои злоупотребления.
–Нет,– отрывисто произносит начальник тюрьмы,– я бы никогда…
–Не смог купить такой ковер на свою зарплату?– иронизирует Александр. Он касается ковра носком ботинка.– Венерианский шелк. Окрашен экстрактом ракообразных. Действительно объединяет весь интерьер. Хороший вкус, любезный, может привести к плохим последствиям.
–И сколько же стоит такая штуковина?– спрашивает Севро.
–Самое меньшее сорок тысяч кредитов,– отвечает Александр.
–Чё, серьезно?– поперхнувшись, гаркает Севро.– Опа-на!
Он берет со стола кофейник и выливает кофе на ковер. Если тюремщик и разгневан, он хорошо это скрывает.
–Начальник, начальник, прекратите это,– стонет Александр.
–Мелкий медный гаденыш вроде тебя мог бы вообразить, что он особенно коварен,– говорю я.– Отчего бы не стать предпринимателем, пожинающим плоды неэффективности системы? Как это, должно быть, неэкономно, когда сыновья и дочери ауреев заперты в маленьких металлических гробах, а их тайные банковские счета и хранилища остаются невостребованными где-то в мирах. Не извлечь из этого выгоду – просто расточительство.
Начальник тюрьмы смотрит на меня с тактической точки зрения, выискивая какую-то заинтересованность. Он видит великана в черной броне и собственное отражение в визоре шлема, напоминающем орган зрения какого-нибудь безжалостного насекомого. У медного лишь один выход – подчинение, и это ранит его гордость. Ведь он не какая-нибудь бестолочь из захолустья, вдруг очутившаяся на посту начальника Дипгрейва. Это высокая должность!
–Заключенный тысяча сто двадцать шесть заплатил тебе, чтобы покинуть одиночку, верно?
–Да,– тут же соглашается начальник тюрьмы.– Он улучшил условия своего содержания. Блок «омега»…
–Каземат,– говорит Тракса.
–Обременителен для психики. Но он все еще здесь.
–Твои яички тебе за это благодарны.– Севро упирается винтовкой в пах тюремщика, и тот вздрагивает.– Йа хара,– воркует Севро – на венерианском жаргоне это означает «бедняжка».– Что, больно?– добавляет он.
Представление для начальника тюрьмы разыгрывается, дабы тот не усомнился, что мы с Венеры. Что агенты разведки Сообщества явились сюда за одним из самых ненавидимых заключенных Дипгрейва. Я надеюсь, что это, по меньшей мере, помешает мирным переговорам. Мустанг может и разгадать эту загадку, но, если история дойдет до Повелителя Праха, ему незачем знать, что здесь был я.
–Мне вот интересно: ачто, если мы после ухода сообщим благородной республике о твоем взяточничестве?– спрашиваю я начальника тюрьмы.– Какой бы хитроумной ни была твоя медная отчетность, твои действия будут раскрыты. Суд над тобой превратится в публичный фарс, чтобы продемонстрировать пример нетерпимости республики к коррупции.– (При этих словах Севро фыркает.)– И ради провозглашения справедливости тебя упекут именно в Дипгрейв.
–Как думаешь, долго ли ты продержишься по другую сторону решетки, жадюга?– глумится Севро.– Как ты будешь спать, как ты будешь мыться, как ты будешь есть, зная, что чудовища, которыми ты когда-то повелевал, теперь следят за тобой, выжидая удобного момента для мести?
Я подаюсь вперед, позволяя воображению медного нарисовать картину самой ужасной расправы. Его самообладание на миг ослабевает, и я вижу свой шанс.
–Когда они придут за тобой в камеру, я хочу, чтобы ты вспомнил этот день, вспомнил меня, сидящего тут перед тобой, и задумался: анельзя ли было предотвратить такой исход событий?– Я придвигаюсь ближе.– Видишь ли, начальник тюрьмы, я здесь для того, чтобы сказать тебе: ты мог бы кое-что сделать и тем самым спасти свою шкуру.
Его глаза вспыхивают:
–Только скажите что, господин!
–Отведи нас к заключенному тысяча сто двадцать шесть, а потом, когда мы уйдем, продолжай жить прежней жизнью. Не докладывай о побеге или нашем появлении здесь республике. Сделаешь – и это будет нашим маленьким секретом. Что скажешь?
–На твоем месте, милейший, я бы согласился,– говорит Александр, откидываясь на спинку дивана.– Жизнь в качестве питомца черного – это вообще не жизнь.
Словно по команде, старый черный наклоняется и снова гладит собаку. Мне начинает нравиться этот исхудалый человек.
–Я отведу вас к заключенному,– беспокойно ерзая на стуле, произносит начальник тюрьмы.
Тюремщик ведет нас в новую часть объекта. Собака трусит сзади, осторожно держась на расстоянии, но не выпуская черного из виду. С поста охраны начальник продлевает пандус над перегородкой до подвесного тюремного блока. Мы переходим туда; икогда большие двери блока открываются, оттуда доносится музыка.
Внутри тюремный блок представляет собой шар с центральной общей зоной и тремя уровнями камер, к которым ведут мостики и лестница. Севро проталкивается мимо начальника тюрьмы.
–Что за горящее дерьмо…
Это не тюрьма. Это импровизированный рай. Толстые дорогие ковры покрывают стальной пол. Стены выкрашены белым оттенка яичной скорлупы. Ограждение вдоль мостовых переходов увито золотыми розами и плющом; над ними свисают с потолка ультрафиолетовые светильники. Двери камер открыты. Три камеры от пола до потолка заполнены книгами и датакубами, еще одна – бутылками с вином, другая – рубашками и халатами, в третьей – холодильник, портативный генератор и кухонная плита, в четвертой – огород с помидорами, чесноком и морковью, в пятой – громоздкие железные гантели и эластичные ленты.
