Филипп хмыкает, садится ровнее и достает из-за пазухи медальон размером с маленькое яйцо. Это лицо кудрявого юноши в венке из виноградных листьев.
–Безделушка, подарок одного особенного человека. Это Вакх. Бог легкомыслия и вина. Родственная душа.
–А кто тебе его подарил?– спрашиваю я.– Извини. У меня дерьмовые манеры.
–Давай без манер, моя дорогая,– я слишком пьян, чтобы помнить о приличиях.
Однако же он медлит. Его лицо теряет природную веселость и выражает какое-то темное и глубокое чувство.
–Один мужчина. Мой жених.
–Жених?
–В чем проблема?– отрывисто огрызается он каким-то новым голосом.
–Нет. Я просто… только…
–А я просто знаю, что алые превращаются в примитивных засранцев, когда речь заходит о подобных вещах. Часть вашей адаптации к шахтам. Нуклеарная семья! Гомосексуализм неэффективен! Напрасная трата спермы – так заявляет Бюро стандартов!
Я сердито смотрю на него:
–Ну мы не все такие!
Хотя папа именно таким и был.
–Нет,– откликается Филипп с веселым смешком, снова становясь самим собой.
В этот миг я понимаю его. Все эти громкие слова, вся щегольская эксцентричность – это щит. А под ним боль. И на мгновение он настолько доверился мне, что готов поделиться ею.
–Прости, милая. Я чудовищно напряжен. А когда ты чудовищно напряжен, легче смотреть прямо вперед.
Он вздыхает, уставившись на статую Жнеца, с которой капает вода. В подмышках изваяния собираются в кучу птицы.
–Каким он был, твой жених?– тихо спрашиваю я.
–Муж. Терпеть не могу называть его женихом. Это все обесценивает. Он… он был хорошим человеком. Самым лучшим. Ничего общего со мной, кроме любви к господнему вину. Наша личная шутка. Его нет в живых. Но ты, наверное, догадалась.
–Мне жаль.
–У всех нас есть свои тени,– храбро улыбается Филипп.
–Моя семья погибла на Марсе,– говорю я, поражаясь тому, что произношу эти слова вслух. Сколько людей расспрашивали о моей семье, пытались вызвать меня на откровенность, но я помалкивала, потому что им было этого не понять! А Филипп, со своей потаенной печалью, понимает. В его взгляде я не чувствую жалости. Я чувствую, что меня увидели.– Я была в одном из ассимиляционных лагерей. Мы жили там слишком долго, а потом пришла «Алая рука».
–Как их звали?
У меня вырывается тихий стон боли:
–Никто об этом не спрашивал.
–Значит, я буду иметь честь узнать их первым.
–Моего брата звали Тиран. Отца – Арлоу. Сестру – Ава. Ее дети – Конн, Барлоу и Элла. Самая маленькая…– Мой голос прерывается.– Она была младенцем.– Я пытаюсь улыбнуться.– Но я вытащила племянника, и у меня живы братья.
Его молчание – молчание человека, переживающего внутреннюю борьбу. Он стискивает зубы и беспокойно барабанит пальцами по скамье. Через некоторое время, не зная, какая сторона победила, я тоже начинаю пристально изучать взглядом Железного Жнеца.
–Знаешь, кого я вижу, глядя на это?– спрашивает Филипп.– Вора.– Он смеется.– Предположим, для вас это богохульство. Он ваш великий герой. Ваш мессия.
–Он не мой мессия.
–Нет?
–Нет.
–Невероятно,– говорит Филипп, глядя на меня.
–Что именно?
–В наше время все такие громогласные. Но ты – ты молчишь, хотя у тебя есть полное право кричать. Луна не создана для тишины. Как и я.
Я не отвечаю. С Филиппом на самом деле легко молчать, и, быть может, поэтому я и рассказала ему о своей семье. Это был мой секрет, и я хотела сохранить его, потому что не желала жалости. Я не желала обесценивать их смерть или покупать внимание такой ценой.
–Что ты видишь?– спрашивает он о статуе.
–Ржавчину.– Я делаю паузу.– И тени.
Мы идем к вокзалу в молчании. От рельс поднимается пар: они накалились от трения.
–Спасибо за все,– говорю я.
–Было очень приятно познакомиться, Лирия из Лагалоса.– Филипп умолкает, тщательно обдумывая слова.– Я знаю, Гиперион может показаться слишком большим, чтобы его понять. И тебе покажется, что люди здесь величественны, не то что ты. Но не позволяй им слишком возноситься перед тобой, ты не должна ощущать себя маленькой.– Он тычет пальцем мне в грудь и криво улыбается.– Ты – целый мир. Ты великолепна и прекрасна. Но тебе придется увидеть это самой – лишь тогда это сможет увидеть кто-то другой.– Он улыбается мне немного смущенно.– У тебя есть мой номер датапада. Не пропадай, кроличек.– Он отечески целует меня в лоб и разворачивается, чтобы уйти в дождь.– До новой встречи.
Филипп дважды подпрыгивает, как кролик, потом его больное колено комично подгибается. Он улыбается мне. Я, не удержавшись, смеюсь.
В цитадели, устроившись на своей койке и плотно закутавшись в одеяло, я, слишком усталая, чтобы включить голограмму Марса, сворачиваюсь клубочком и думаю, как это здорово – наконец-то найти друга.
30.Дэрроу
«Несс»
Мы извлекаем нашу добычу из Дипгрейва без происшествий и увозим в батискафе еще десять ценных заключенных из недр тюрьмы. Хотя они парализованы и связаны, их близость и вонь немытых тел, кучей сваленных в задней части тесной каюты, почти невыносимы. Похищение одного Аполлония раскрыло бы наши намерения. Теперь же, если начальник тюрьмы выполнит свою часть сделки, Повелитель Праха и республика сочтут это коллективным побегом. Я лишь надеюсь, что доступ к их системе и отсутствие убитых при нападении не выдадут нас слишком быстро.
Несмотря на успех миссии, я чувствую себя в ловушке. Рядом с этими подонками я как в плену. Аполлоний лежит поверх груды поверженных военачальников в своем кимоно, словно какой-то жуткий король трупов. У меня становится все тяжелее на душе от мрачных безмолвных взглядов моих друзей, сгорбившихся в красном освещении подводного аппарата; язнаю, что они в равной степени ощущают тяжесть содеянного – оно чудовищно. Тракса, всегда терзавшаяся виной из-за ужасных дел ее цвета, свирепо смотрит на заключенных. Если что-то пойдет не так, если эти золотые снова встанут во главе своих легионов, все их зло вырвется обратно в мир стремительно, как лесной пожар.
–Сэр… я хотел извиниться,– осторожно шепчет мне Александр, чтобы остальные не слышали.– Меня уже тошнило от качки на траулере, и когда я увидел эти выдавленные глаза… это было слюнтяйство с моей стороны. Обычно я себе такого не позволяю и надеюсь, что вы не станете хуже думать обо мне из-за этого случая.
–Рагнара стошнило бы в невесомости,– говорю я.– Тут не за что извиняться.
Он кивает, не слушая меня. Наверное, тяжелая это ноша – быть старшим внуком Лорна Аркоса. Слишком высокая планка.
Севро недоумевает, почему мне нравится этот парень. Однако при всей избалованности и всем высокомерии глубоко в душе Александра живет неуверенность, и он вызывает у меня стремление защищать его. Александр хочет быть хорошим.
