—Да, но я хотел…
Кузнецов уже без обиняков оборвал:
—Николай, борись с вот этим вот «хотел».
Колька немедленно возмутился:
—Так что же, заткнуться и замереть?
—Много кто чего хочет, а делать надо то, что должно. И отказ от действия — это тоже поступок, иной раз и подвиг. Через себя переступить, промолчать, отвернуться, если требуется.
Поколебавшись, Максим Максимович твердо закончил:
—А то и подмазать, если на кону важное.
Кольку как будто током ударило:
—Это вы про взятки?
—Именно,— жестко подтвердил тот,— если для конечной высокой цели, то не просто можно, но и нужно. Пусть ради этого придется вымараться самому.
Он резко встал, отодвинув стул.
—Я на себя ответственность не боюсь брать, трусов и мародеров без суда и следствия расстреливал самолично. Пусть я преступник, отвечу один, но не дам погубить дело, от которого в конечном счете зависят счастье, а может, и жизнь моих сограждан, других людей.
—Всегда же есть другой путь.
Кузнецов прищурился:
—Ой ли? Я пример тебе задам, простенькую задачку. Согласен?
Колька неопределенно буркнул.
—Когда нацисты пришли к власти, они запретили евреям выезд из страны. Но тысяча марок — и пожалуйста, на все четыре стороны. Это взятка или как?
—Я не знаю,— честно признал Пожарский,— вроде бы взятка, но…
—…иного выхода нет? Ты это хотел сказать, ведь так?
—Да,— угрюмо буркнул парень,— вы правы. И что же, по-вашему, надо нарсудье дать на лапу, раз иного выхода нет?
Максим Максимович сильно удивился:
—Эк как тебя развернуло и подбросило. В твоем случае-то как раз есть выход. Ты, кстати, про Шекспира слыхал?
—Ну да, Гамлет и все такое.
—Есть у него, Шекспира то есть, очень умная мысль: мудрые люди никогда не сидят и не оплакивают свои потери, а бодро ищут пути возмещения ущерба. Так что живи честно, учись, а я уж похлопочу, подумаю, как пристроить тебя сюда, раз уж есть такая возможность и от меня твое счастье зависит.
Колька ушам своим не поверил, глянул — не шутит ли?
Нет, лицо у Кузнецова было серьезным, жестким, темные глаза смотрели прямо, испытующе, как будто спрашивал он парня: поймет ли правильно? Осознает ли?
Колька не то что осознал, не то что понял, его захлестнула такая волна невероятного, воскрешающего счастья, восторга, преклонения, благодарности — казалось, скажи сейчас этот человек: встань и прыгни с крыши, и пошел бы, и прыгнул, и с песней! Максим Максимович улыбнулся по-доброму, удивительной своей улыбкой, и как замечательно собираются у него эти солнечные морщинки у глаз.
—Отставить веселье,— с показной строгостью предписал он, посерьезнев,— сейчас помоги Якову снег почистить. А после этого пойдем со мной, покажу, как машину с места стронуть. Товарищу Константинеру она сегодня более не понадобится.
—Не дергайся. Включай первую, к себе и вниз, вторая — от себя и еще раз от себя. Не топчись по педалям. Тверже держи руль.
Подчиняясь спокойным, четким указаниям, Колька вполне самостоятельно выехал во двор, сделал аж три круга и на радостях чуть не запамятовал рассказать про встречу на платформе.
—Максим Максимович, мне тут один товарищ в штатском фото той женщины показывал, которая тогда, у «Летчика-испытателя», помните? Когда вы нас отправили за участковым.
—Да, помню, конечно,— рассеянно подтвердил Кузнецов,— плавнее в поворот входи, снижая скорость.
—Вот он мне ее фотографию показал и спросил, видел ли я ее.
—Переключайся теперь на повышенную… ну а ты?
—Сказал, что не видел.
—Правильно сделал,— одобрил Максим Максимович,— кто он такой — бог весть.
Набравшись храбрости, Колька спросил:
—А она кто?
—Включай поворотник, плавнее, пожалуйста. Тут небольшой подъем, переходи на низшую передачу. Не перегазовывай. Стоп, приехали. Туши фары, кнопка под левой ногой.
И лишь закончив урок и уже выходя из гаража, Максим Максимович легонько дернул парня за ухо:
—Скромнее надо быть, Николай. Отворачиваться, если надо, помнишь?
Глава 4
В четыре руки Колька с Яшкой быстро раскидали наносы с торосами и отправились мешаться Пельменю, который с Михалычем возился под трактором.
Колька зачарованно наблюдал. Нет, конечно, техобслугу своего станка он и сам умел провести, но тут другой масштаб. Все происходящее казалось священнодействием, таинством. Тонкой струйкой стекало горячее масло в ведро, пар клубился в золотистом свете фонаря. Михалыч и Андрюха, как два верховных жреца, опустившись на колени, выворачивали болты, снимая картер, потом заранее приготовленной паклей бережно оттирали какие-то детали, запускали щипчики в тракторное нутро, что-то вытаскивали, раскладывая бережно на брезент.
—Так, тезка, мне отлучиться сейчас надо,— сказал Михалыч, вылезая и обмывая керосином руки,— давай дальше сам. Осилишь?
—А то. Вон, случ-чего пацаны помогут.
Пельмень — человек, бесспорно, отличный, друг все-таки,— на Колькиных глазах превращался в какого-то былинного ведуна. Как он привычно оперирует, закладывая какие-то штуки, подшипник, смазывает, ставит на место, крутит рукоятку — и снова вынимает. Хмурясь, придирчиво изучает что-то.
—Вот, смотри,— указывает он на углубления,— видишь, тут не подходит по форме к коленвалу, масло видно. Сейчас подгоним.
И бестрепетно, обычным, хотя и очень острым ножом принимается снимать стружки металла, подгоняя части. Продолжая что-то рассказывать,— Колька не особо слушал, поскольку речь шла о чем-то обыденном,— он снова и снова повторил операцию.
—Теперь дело,— наконец удовлетворенно заметил он,— видишь, как все гладко и чисто, и пленка масляная равномерная? Сейчас подшипники поставлю — и картер подвесим.
Сообща осилили и картер, аккуратно залили масло, запустили мотор.
—Сейчас на малых оборотах посмотрим, как поработает,— пояснял Андрюха, солидно, как заправский механик, вытирая руки.
Усевшись на табуретках, подождали несколько минут, с удовольствием прислушиваясь к ровной работе двигателя.
—Лезь в кабину, выключай,— скомандовал Пельмень,— обождем, как смазка стечет.
Некоторое время спустя он просунул в картер руку, повозился.
—Ну что там?— с любопытством спросил Яшка.
—Порядок,— заверил Андрей,— сам попробуй.
—Ага, щас. Вон пусть Колька.
Кольку дважды просить не пришлось.
