Кузнецов, который сидел, откинув голову, вальяжно надвинул фуражку на нос:
—Голова раненая, кружится.
—Сам вылезай, через свою.
Тот отозвался, издевательски-благодушно:
—Ох. Не могу, товарищ Яковлев. У меня головокружения и девочки кровавые в глазах.
Рельсы вибрировали все сильнее, прогудел в молоке тумана паровоз.
—Лезь за мной,— приказал Яковлев все еще спокойно, но губы у него уже заметно подрагивали.
Кузнецов, поглаживая свободной рукой полированную хромированную ручку, заметил:
—А вы трус, Владимир Викторович.
—Максим, брось ломаться. В свою дверь лезь.
—Зачем? Если поезд с вашей стороны, то вас всмятку сомнет, а я еще и уцелею, если по касательной.
Яковлев, матерясь, выхватил наган, прицелился ему голову:
—Лезь, говорю, падла, тыкву разнесу!
—Нравится мне это,— признался тот,— как будто выстрел все решит. Да во мне восемьдесят с копейками, мертвого ты с места меня не сдвинешь.
Яковлев, не слушая, исступленно барабанил по клаксону, откликаясь, все ближе ревел паровоз.
—Зря стараешься,— хладнокровно произнес Кузнецов,— нет тут дежурного. Пустая сторожка.
Машинист не мог их видеть, но на всякий случай подавал сигнал убираться с дороги. Дрожь рельсов передавалась на корпус машины, она вибрировала все сильнее.
Яковлев, выругавшись, выстрелил.
Глава 23
На часах было уже далеко за полночь, но в окне начальника отделения до сих пор горел свет. Наплевав на предписания врачей, Сорокин с волнением сердечным который час читал и перечитывал документы из серой папки с литерой «К.», в особенности один, полученный с нарочным уже ближе к прошлому вечеру.
Эта бумага поразила, оглушила, сбила с толку окончательно, но содержание ее было невероятным и невозможным.
От тщетных попыток понять, что происходит и что все это значит, Николай Николаевич вдруг осознал: мозги пухнут, и это не фигура речи. Несчастное серое вещество, перенасыщенное разнообразной информацией, уже осязаемо давило изнутри, между тем как он, опытный сыщик, пребывал во вполне осознанном тупике. Он уже на полном серьезе размышлял о том, как бы поизящнее уйти на пенсию, но тут в кабинет поскреблись — именно поскреблись, не постучали.
Какого дьявола кому-то приспичило среди ночи? Сорокин встал и распахнул дверь.
На пороге переминался с ноги на ногу Акимов — просветленный, полупрозрачный, под мышкой какая-то папка, к груди прижат планшет отличной толстой кожи, солидно потертый, тот самый, который Сорокин самолично не раз видел у Кузнецова. Лицо у лейтенанта имело до того дикое выражение, что капитан привычным жестом схватился за сердце:
—Что опять?
Сергей начал:
—Николай Николаевич, вы только не беспокойтесь…
…Выслушав сбивчивый, конфузливый доклад, скорее, рассказ, а то и блеянье, бегло просмотрев папку, подписанную «Гладкова», капитан Сорокин спросил в лоб:
—А нельзя было менее залихватски? Чего ж не сразу к стенке?
Боевой летчик, лейтенант и следователь, потея, мямлил:
—Я ж как лучше хотел! Иуда, он же на Верку целое дело состряпал, а ведь сам втянул… ну вот и решил: потихоньку рукояткой по затылку, у него жбан-то — во!— крепкий, и изыму, а оно вот что оказалось.
—Тебя никто не видел?
—Н-нет… я вверх взбежал, потом выбрался с другой стороны, по пожарной лестнице…
—Оставь планшет!— рявкнул Сорокин.
Акимов оторвал от груди планшет, с детской готовностью положил на стол:
—Вы, Николай Николаевич, сами лучше того… гляньте. Я попытался, но руки трясутся.
Капитан Сорокин, холодея, поочередно извлек из планшета незаполненные типографские бланки с шапками МГБ и Генштаба…
…два паспорта, оба с фотографиями Кузнецова, но с другими Ф.И.О. и годами рождения…
…просроченный партбилет на его фамилию…
…формуляры на технику — на полуторку «ГАЗ-АА», на пятый «ЗИС»-трехтонку, на трактор «Коммунар» иСТЗ-3, ряд других…
…техпаспорт на «ГАЗ-20»…
… требование о возврате десяти дегазационных приборов, выделенных во временное пользование УВР №7 войсковой частью 262, 28-й отдельной бригады химзащиты…
…справку о снятии судимости по статье 129-а УК РСФСР, выданная Кузнецову М.М., и многое, многое другое, а еще и стопку из пяти нашлепок — круглых кусков каучука с изображением гербовых печатей.
Сорокин почувствовал, что трясучка начинается и у него. Акимов смотрел на растущую кучу на столе и все тер, тер свой шрам.
—Что за статья такая, сто двадцать девять… а, Николай Николаевич?
—Я не справочное бюро,— огрызнулся Сорокин,— учреждение лжекооперативов и руководство ими.
«Печатей-то, мама дорогая! В главке столько нет, и все гербовые. Ну а вырезаны, к гадалке не ходи, из каблучков, а то и тем самым покойным Павленкой… так, это что еще за депеша?»
Извлекли конверт, в котором оказалось несколько фотографий, на которых легко можно было узнать Кузнецова. Вот он в президиуме какого-то представительного собрания, вот перерезает ленточку на фоне Тираспольского горкома, пожимает руку Щелокову,— капитан Сорокин судорожно сглотнул.
—Телеграмма из Кишинева. «Появились серьезные заболевания»… кто-то захворал?
—До смерти,— Сорокин, в который раз за этот проклятый час промокнул лоб,— как раз десятого, если не путаю, дня застрелился первый зампредседателя МГБ, как раз в Кишиневе… может, и хворал перед этим. Ты черт везучий, Серега. Вот тебе в твою копилку справочку, буквально несколько часов назад пришла…
Вникнув в «справочку», Акимов узнал, что ни в списках Министерства вооруженных сил, ни в составе Министерства внутренних дел, ни тем более МГБ СССР инженер-полковник М.М. Кузнецов, уроженец г. Харькова, 1912 года рождения, не значится.
—Самозванец,— выдавил он сипло,— пошли? Он или в вэ-чэ, или на даче. До завтра вряд ли за руль сядет, голова…
—Пожалуй,— вздохнул Сорокин, поднимаясь из-за стола. И тут зазвонил телефон.
Капитан снял трубку, выслушал сообщение и, приказав: «Сидеть дома, носу на улицу не казать», дал отбой.
—Вот теперь точно по коням, аллюр три креста.
Глава 24
Ребята почти домчали до дороги, ведущей к переезду, далее по зарослям скакать не было никакого смысла: там сплошные кюветы, воронки, в них полным-полно уже подтаявшей воды и вечной грязюки. Не добежишь, увязнешь.
И тут в тумане грохнул выстрел, второй.
