– Я имею полное право взять снова мою девичью фамилию, – объяснила она Гортензии. – Кроме того, Орсини – большая семья, некоторые ее члены симпатизируют Австрии. Не думаю, чтобы в Вене возникли какие-либо трудности. Город мне знаком, я жила там в ранней юности.
Благодаря Видоку и его связям паспорта были сделаны в рекордные сроки. Последние дни перед отъездом женщины ходили по магазинам, чтобы пополнить гардероб Гортензии. Благодарение богу, она не нуждалась в деньгах, да и тысяча луидоров, полученная от Луи Верне, пришлась весьма кстати. Был нанесен и визит Эжену Делакруа.
Художник одобрил поездку в Вену: она поможет избежать сложностей с полицией и сбить со следа Патрика Батлера. Он было собрался сопровождать дам, так как у него появилось настроение путешествовать. Из Вены он бы отправился в Венецию, куда из Австрии было легче попасть через Инсбрук и перевал Бреннер. Но в это время года перевал был закрыт, да и впереди было открытие салона, где Делакруа решил выставить свою картину «Баррикада».
– Это дурно воспринимается, если художник не стоит рядом со своей картиной, когда мимо проходят официальные лица, – вздохнул он. – Король мне этого не простит, а мне бы не хотелось портить наши хорошие отношения. Но я, быть может, присоединюсь к вам. Если вы вернетесь раньше, то я буду в первых рядах кричать «Да здравствует Наполеон II!», пока не охрипну.
Расставались с поцелуями и обещаниями писать, хотя бы только для того, чтобы сообщить адрес. Это было накануне отъезда. На следующее утро, в сопровождении одного Тимура, Фелисия и Гортензия уселись в карету с надеждой в сердце и приятным чувством, что они действуют, как героини романа.
Дворец на улице Бабилон остался на попечении неразлучных Ливии и Гаэтано, поженившихся за несколько недель до этого. Таким образом, Фелисия лишалась горничной на все время путешествия, но молодая женщина не хотела чинить препятствия счастью своих верных слуг.
Был январь. Стояла довольно холодная погода, иногда шел снег, но дорожная карета была настоящим оазисом тепла и уюта и позволяла забыть о непогоде.
Через Страсбург, Мюнхен, Зальцбург и Линц путешественницы доехали до Вены. Поездка была приятной благодаря комфорту кареты, и Гортензия получала от нее удовольствие. Тем более что тревога по поводу возможного преследования их Патриком Батлером покинула их после нескольких дней пути. Его не было видно ни на улицах Парижа, ни вблизи особняка Морозини в дни, предшествующие отъезду. Гортензия испытывала чувство некоторого облегчения, а Фелисия, напротив, рассчитывала на дорожные сюрпризы и силу Тимура, чтобы освободить ее от врага, с которым у нее были свои счеты.
– Может, он бросил эту затею? – спрашивала Гортензия. – Он получил, что хотел. Его гордость не уязвлена. Я начинаю думать, что он просто хотел еще немного меня помучить. И дела зовут его в Бретань… Он, должно быть, уехал.
Но Фелисия с сомнением качала головой. По ее мнению, этот человек был из породы молоссов, которые никогда не бросят понравившуюся им кость.
– Уверена, что мы еще его увидим, – говорила она. – Нам надо быть начеку… Особенно вам. Но это не помешает нам веселиться и разрабатывать наши планы. Так приятно надеяться!
Надежда была их верной спутницей на заснеженных дорогах, в гостиницах или в их комнатах, когда компания казалась им неподходящей, что случалось довольно часто.
Дюшан уже допивал свой кофе. Фелисия следила за ним, опустив ресницы: он сложил газету, зевнул, достал из кармана блокнот и карандаш, что-то написал, потом с недовольной миной разорвал листок и сунул в карман. Заплатив по счету, он встал и медленным шагом хорошо пообедавшего человека направился к выходу. Проходя мимо женщин, он вдруг зацепился ногой за ножку их столика, покачнулся и толкнул Фелисию. Та смерила его возмущенным взглядом.
– Черт бы побрал этого урода! – начала было Фелисия. Но Дюшан уже рассыпался в многословных извинениях на немецком языке. Потом, поклонившись три или четыре раза и проявив недюжинный талант актера, рванулся к дверям, схватил трость и исчез со скоростью ветра, провожаемый взглядами посетителей. Это позволило Фелисии спрятать клочок бумаги, который полковник бросил ей на колени.
Сменив гнев на милость, молодая женщина обратилась к подруге с улыбкой на лице.
– А не пойти ли нам спать? – спросила она с легким зевком. – Я просто умираю от усталости.
В комнате Фелисии они расправили скомканный листок, отослав предварительно служанку, стелившую постель. Записка была короткой:
«Не оставайтесь в этой гостинице, – писал Дюшан. – Завтра постарайтесь переехать в „Лебедь“ на Картнерштрассе. Там мне легче будет навестить вас…» Подписано – Грюнфельд, учитель фехтования.
– Наш друг сменил имя, – сказала Фелисия. – Надо сделать то, что он говорит. Прежде всего следует предупредить Тимура, чтобы он завтра был в нашем распоряжении. Вы знаете его страсть к прогулкам. А в Вене у него наверняка есть любимые кафе, и так как он думает, что мы остановимся здесь…
Пришедший турок обещал не покидать гостиницы без разрешения и, казалось, был очень рад покинуть «Кайзерин фон Остеррайх».
– Тебе здесь не нравится? – спросила Фелисия. – У этой гостиницы хорошая репутация.
– Многие люди похожи тут на полицейских. И я не люблю, когда со мной обращаются как со слугой. Я твой кучер, госпожа княгиня, а не лакей.
На следующее утро по отелю прокатились отзвуки гнева Фелисии. Это не гостиница, а сущий кошмар! Простыни из грубого полотна, ночью шум, и – о ужас! – в постель госпожи княгини заполз клоп! Не слушая извинений хозяина, Фелисия потребовала счет и карету.
Через полчаса она, Гортензия и Тимур покидали гостиницу, провожаемые согнувшимся под грузом совершенно незаслуженных упреков хозяином, который непрерывно спрашивал себя, чем он прогневил небо, что оно послало ему такую постоялицу.
– Вы не перегнули палку? – смеясь, спросила Гортензия, когда карета отъехала. – Это очень хорошая гостиница, если говорить откровенно…
– Если вам не верят, всегда надо немного преувеличить. Иначе мы бы оттуда не выбрались. Раз Дюшан советует нам уехать, значит, эта гостиница не так хороша, как кажется. А потом, я доверяю Тимуру: у него нюх на полицейских.
Гостиница «Лебедь», расположенная недалеко от Хофбурга, оказалась приятным сюрпризом. Ее только что отремонтировали, и хозяин – Джузеппе Паскини – был итальянцем, как и Фелисия. Естественно, что княгиню Орсини ожидал самый лучший прием. Предупрежденный Дюшаном заранее, Паскини сам опустил подножку остановившейся перед гостиницей кареты.
– Добро пожаловать, ваше сиятельство! Это честь для моей скромной гостиницы. Благодарю тебя, господи!
Очарованный красотой женщин, Паскини проводил их в комнаты и задержался даже тогда, когда слуги, вносившие багаж, уже ушли. Он явно хотел им что-то сказать.
– Хочу сообщить госпоже княгине и госпоже графине, что вы здесь у себя дома и в полной безопасности. Весь дом в вашем распоряжении. Господин Грюнфельд особенно настаивал, чтобы вы сразу узнали об этом.
