– Эта страшная жара способствует распространению заразы, и мне хотелось бы, чтобы вы были в безопасности… – сказал Мармон.
Фелисия прервала его:
– Об этом не может быть и речи, пока мы не выполнили ту задачу, ради которой мы и приехали сюда. Как идут дела в Альслергассе?
– Неважно. Принц слишком переутруждает себя. Сплошные марши, контрмарши, маневры. И все это в мундирах, которые совсем не рассчитаны на такую жару. Он в них задыхается. Эрцгерцогиня София пытается заставить его вернуться в Шенбрунн, где не столь жарко, но он отказывается.
– Пробовали ли вы встретиться с ним, как мы просили?
– Конечно! Он принял меня, сидя в седле, лишь на несколько минут, извинившись хриплым голосом, что не может уделить мне больше времени. «Служба прежде всего, – сказал он мне, улыбнувшись, – вы должны понять это, господин маршал…»
– Хриплым голосом? Что вы хотите сказать?
– Да, именно так. Похоже, что у него ларингит, оттого что он постоянно выкрикивает команды. Он кашляет, и, скажу вам честно, он показался мне очень бледным…
– Говорят, что он бесконечно счастлив оттого, что получил военное звание. Это правда?
– Счастлив? Не думаю. Мне кажется, он старается забыться. Ему не хватает Прокеша…
– Если нам грозит холера, это убьет его. Надо как можно скорее увезти его отсюда, – сказала Фелисия. – Завтра я еду в Шенбрунн и попрошу эрцгерцогиню Софию принять меня.
– Вы с ума сошли! – в ужасе вскричал Мармон.
– Ничуть! Вы же сказали, что она беспокоится. Если она действительно любит его… а я этому верю, – она поможет нам…
– Но, Фелисия, – возразила Гортензия, – вы же знакомы с этикетом императорских дворов. Вы не можете попасть туда без приглашения.
– А разве я ничего собой не представляю? И если эрцгерцогиня не прикована к постели, то, уверяю вас, она меня примет.
И, конечно, ей это удалось, ибо в подлунном мире еще не было дворцов, императорских или каких-либо других, где отказались бы принять княгиню Орсини, если она этого хотела. Сначала ее встретил блестящий офицер венгерской гвардии, затем камергер, одетый в черный, отделанный серебряным галуном мундир, и, наконец, фрейлина в пышном платье из легкой тафты красно-коричневого цвета. Подождав три четверти часа, Фелисия в сопровождении все той же фрейлины направилась в одну из аллей парка.
Фелисии нравился дворец Шенбрунн, хотя она и была сильно обижена на Австрию. Ей нравился длинный фасад светло-желтого цвета этого маленького Версаля, менее внушительного, но более домашнего. Этот дворец носил на себе отпечаток мечтаний и детских игр девочки Марии-Антуанетты и музыки великого Моцарта. Это был дом, построенный для жизни в мире и радости, и хотелось бы видеть его без стражи, несмотря на все великолепие ее мундиров. Они напоминали о войне.
Было раннее утро, жара пока не наступила, но густой туман, окутавший беседку, стоявшую на возвышении среди ручейков и цветущих клумб, свидетельствовал о грядущем знойном дне.
Выйдя из дворца, фрейлина повернула налево, в сторону сада наследного принца, в центре которого возвышался фонтан с наядами. Обогнув его, она направилась к римским развалинам. Здесь был очень романтический прудик, окруженный водяными лилиями, а посреди там и сям виднелись крупные кувшинки. За прудом возвышалась римская арка, превращенная искусными руками архитектора в живописные развалины. Вот там и находилась эрцгерцогиня София. На ней было платье из белого муслина, в руке она держала белый широкий зонтик от солнца. Медленно и грациозно она прогуливалась по аллее, держа за руку маленького мальчика в светло-голубом костюмчике. Рядом шла гувернантка ребенка, державшая его за другую ручку. Сквозь густую листву деревьев, образовавших зеленый свод, едва пробивались солнечные лучи. Ребенок, со светлыми вьющимися волосами, которому было не больше года, что-то болтал и весело смеялся, ножки его ступали еще не очень уверенно, и обе дамы были в восхищении от него. Но, услышав поскрипывание гравия под ногами приближающихся дам, эрцгерцогиня обернулась, потом, быстро нагнувшись, взяла на руки малыша и передала его гувернантке.
– Возьмите Франца-Иосифа, баронесса, и уложите его. Ему следует отдохнуть.
– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! Пойдемте, монсеньор!
Эрцгерцогиня посмотрела им вслед, потом свободно повернулась и, отпустив грациозным жестом фрейлину, подождала, пока Фелисия закончит свой глубокий реверанс.
– Ах, княгиня, – сказала она наконец, – вы обладаете способностью читать мысли на расстоянии. Мне очень хотелось вас видеть, просто я не знала, как пригласить вас, чтобы не вызвать праздного любопытства.
– Ваше Императорское Высочество смутили меня. Я не могла надеяться, что вы еще помните обо мне…
София рассмеялась, и этот веселый открытый смех преобразил ее серьезное лицо.
– Боже, как вам не идет такое уничижение, дорогая! Вы ведь, конечно, знаете, что ваше лицо трудно забыть. Но раз вы попросили разрешения поговорить со мной, приступим к делу. Зачем вам надо было увидеться со мной?
Тогда Фелисия с чисто итальянской непосредственностью упала на колени прямо посреди аллеи, ничуть не заботясь о своем вышитом белыми цветами лимонно-желтом платье.
– Ваше Императорское Высочество, возможно, догадывается? Я пришла умолять вас помочь нам вернуть императора Франции.
– Только Франции? А Италии? Вы удивляете меня… Но, ради бога, встаньте! Если кто-то увидит вас в таком виде, то может подумать, что вы совершили какое-то тяжкое преступление…
– Почему преступление? Разве я не могу просить о милости?
– Потому что здесь, при дворе, в котором властвует Меттерних, никогда не выбирают простое объяснение. Но пойдемте к пруду. Там нам будет прохладнее, и мы будем дальше от любопытных ушей, которые могут прятаться за деревьями… Тем более что у нас есть секреты.
Они уселись на берегу пруда, и их пышные юбки напоминали роскошные светлые колокольчики. Они немного помолчали, вдыхая свежесть, идущую от воды и замшелых камней развалин, прислушиваясь к щебету птиц. Эрцгерцогиня сложила свой зонтик и кончиком его чертила какие-то непонятные знаки на песке. Фелисия, соблюдавшая этикет, не могла начать разговор первая. Наконец София сказала:
– Почему вы решили, что я смогу вам чем-то помочь, княгиня? У меня мало власти. Император любит меня, но ведь в стране правит Меттерних, – проговорила она, не стараясь скрыть свой гнев, проявляющийся в ее дрожащем голосе. – Моя привязанность к Францу, или, если хотите, к Франсуа, известна. За мной следят, поэтому я и подумала о вас. Я спрашивала себя, что с вами стало и почему вы не даете о себе знать?
– Ваше Императорское Высочество знает о том, что отъезд в Болонью шевалье Прокеш-Остена привел к провалу наших планов бегства?..
– Я узнала об этом, но, признаюсь, ничего не поняла. Разве герцогу так уж необходим был Прокеш? Достаточно было узнать, в каком лагере он собирается сражаться…
