Вернувшись в Латинскую Америку, этот деятельный человек
сумел уйти от наблюдения в Колумбии и довольно скоро оказаться в Каракасе, где
должна была состояться его долгожданная встреча с «Чиновником». Мануэль
понимал, что операция, ради которой его вызвали из небытия, была исключительно
важной, если были задействованы такие силы, как генерал Чернов, как находящаяся
в исключительном резерве бывшего ПГУ КГБ Инес Контрерас и даже сам Эррера,
которого не всегда привлекали в качестве помощника.
Теперь, прячась на вилле, он с нетерпением ждал, когда
наконец он сможет встретиться с «Чиновником» и узнать более подробно
предстоящие детали следующего задания, а если возможно, то и весь замысел столь
масштабно проводимой операции. Его немного волновал этот срочный вызов в
Каракас. Как опытный разведчик, он понимал, что должно было произойти нечто исключительное,
очень важное, если его попросили приехать в Каракас в нарушение всех
существующих договоренностей и сюда же прилетел сам генерал Чернов, который
никак не мог появляться за рубежом. Его большое досье могло вызвать икоту у
любого иммиграционного чиновника в любой точке земного шара, а контрразведки
более трех десятков стран с удовольствием получили бы подобный экземпляр к себе
«в гости», настолько ценными и важными могли оказаться его показания. Но
«Чиновник», кажется, не обращал внимания на подобные вероятности, предпочитая
лично разъезжать по всему миру, правда, с дипломатическим паспортом в кармане.
Дипломатический паспорт был нужен на случай возможных
недоразумений. И хотя ни одна разведка мира, даже в нарушение всех норм
международного права, никогда не выдала бы такого важного свидетеля, как Сергей
Чернов, просто не обращая внимания на его дипломатический паспорт, тем не менее
зеленый паспорт все еще служил надежной защитой в случае встречи с местными
полицейскими детективами.
Автомобиль доехал до виллы довольно быстро, почти за полтора
часа. Расположенная на живописном холме вилла была надежно защищена высокой
оградой и следящими устройствами скрытых камер, установленных на воротах при
въезде. Ворота автоматически раскрылись, и «Вольво» осторожно въехала в
небольшой дворик, куда уже спешно спускался местный резидент Кирилл Марленович.
— С приездом, — радушно сказал Куманьков,
раскрывая объятия, — мы для вас все приготовили. Я так и думал. Сер…
Константин Константинович, что вы сначала заедете к нам.
Сытая и спокойная жизнь идет во вред резидентам, с
огорчением подумал Чернов, протягивая руку.
— Встреча потом, — холодно сказал он, —
сначала работа. Он здесь?
— Конечно, — сразу понял, что совершил ошибку,
Куманьков, — мы спрятали его достаточно надежно. Наверху рядом с его
комнатой спит наш офицер службы безопасности посольства.
— Он его видел в лицо?
— Кажется, да, он носил ему еду. Кто-то должен был его
кормить.
Чернов резко качнул головой. Он всегда считал официальных
резидентов КГБ в любой стране бездельниками, просто переводящими служебные
деньги. Как правило, о настоящей деятельности официального резидента
становилось известно почти сразу. В любой стране мира знали, кто именно
является резидентом разведки другого государства. И соответственно принимали
необходимые меры. В результате резидент оказывался в атмосфере почти полного
вакуума, когда не имел права ни встречаться со своими агентами, ни
контролировать их деятельность, настолько плотно его брали под наблюдение
местные контрразведчики. Сказанное, разумеется, не относилось к такой стране,
как Венесуэла, где самым большим секретом было имя любовницы Президента или
частые измены супруги одного из министров нового кабинета. На резидента СВР
просто никто не обращал внимания. В первое время это даже обижало, потом к
этому привыкали.
— Хорошо, — рассерженно произнес Чернов, —
дадите мне его данные, мы его отзовем из Венесуэлы. Так будет надежнее.
— Да, да, конечно, — испуганно закивал Куманьков,
вдруг сообразивший, что и его могут отозвать после отъезда столь важного гостя.
«А ведь этот спившийся дурак подавал большие
надежды», — подумал с досадой Чернов, посмотрев на чуть опухший красный
нос Куманькова. Тот, что-то быстро бормоча, шел впереди.
— Он там, в конце коридора, — показал он на
последнюю дверь, — мне, наверное, не нужно идти? — уточнил он на
всякий случай.
Боится, что и его отзовут, понял Чернов и вслух громко
сказал:
— Не стоит. Вы лучше проверьте, нет ли кого-нибудь
вокруг виллы. Всякое может быть.
Он оставил растерянного резидента и, открыв дверь, шагнул в
комнату. Объятия были крепкими и дружескими, они знали и уважали друг друга
много лет. Просто, когда решение по Мануэлю Вальесу было уже принципиально
принято, на привлечение бывшего генерала КГБ Сергея Чернова все никак не давали
согласия. Новое руководство России доверяло кому угодно, делало даже
иностранцев советниками правительства, но категорически не принимало и боялось
специалистов старой школы правоохранительных органов.
Преступность в России приобрела характер национального бедствия,
а разваленные контрразведка и милиция по-прежнему реорганизовывались и
организовывались, скрывая за новыми переименованиями и расформированиями
обычный шкурный интерес правящего режима любой ценой удержаться у власти. Даже
невозможная больше нигде и ни в какие времена уголовная преступность была для
властей не так страшна, как подготовленные специалисты по борьбе с ней. В
большинстве своем это были честные, порядочные люди, не менявшие своих взглядов
с началом новой кампании или с приходом нового руководителя. И потому они были
наиболее опасны и наиболее ненадежны для любого руководителя, от Президента
великой страны до начальника райотдела милиции. Справедливости ради стоит
отметить, что меньше всего в результате этих изменений пострадали сотрудники внешней
разведки.
— А ты изменился, Мануэль, — сказал Чернов, глядя
на своего старого знакомого, — сколько мы с тобой лет не виделись? Четыре
года, кажется? — Они говорили на английском языке.
— Вы прилетели тогда на Кубу вместе с Председателем
вашего КГБ Крючковым, — напомнил Мануэль. — Мы встречали вас в
аэропорту. Ты еще тогда сказал мне, что моя язва однажды убьет меня
окончательно. И привез мне новое лекарство. С тех пор я сижу на нем, а болезнь
меня еще не убила.
— Я рад тебя видеть, Мануэль, — сказал Чернов,
усаживаясь в кресло.
На столике стояло несколько бутылочек сока и три стакана.
— А почему три стакана? — чисто машинально
поинтересовался Чернов. — Ты что, пьешь сразу из трех?
— Это, кажется, по-русски говорят, что нужно «думать на
троих», — засмеялся Мануэль. — Я просто знал, что сегодня кто-нибудь
придет, раз меня так срочно вызвали, меня не будут долго держать на этой вилле.
Или сразу убьют, или все расскажут. Разве я не прав?
— Прав, — улыбнулся Чернов, — только у нас
говорят не «думать», а «соображать». Как это по-английски, «мыслить в
правильном направлении», вот точный перевод.
