–Дай себе время,– сказал ей папа.– Ты проникнешься к старушке.
«Старушка». Так он называл этот дом – будто это было живое, дышащее существо.
Что ж, она дала себе время. Прошёл почти месяц, и Ливви не прониклась симпатией к «старушке»– ни на йоту.
–Дурацкий дом,– сказала она вслух, и в это же мгновение дом издал звук – какой-то стон, как будто оседали балки крыши у неё над головой.
Девочка села в постели. Звук стих, поэтому она пару раз взбила подушку и снова плюхнулась на неё.
Ливви прищурилась, вглядываясь в оштукатуренный потолок, откуда донёсся стонущий звук.
Она сделала резкий вдох. Девочка вздрогнула и немного сморщилась.
Потому что там был очередной глаз – стопроцентный глаз из штукатурки, широко раскрытый, глядящий прямо на Ливви с потолка её спальни. Форма глаза была такой отчётливой, такой ясной, что девочка поразилась, как не замечала его раньше. У него были чёткие линии. Его зрачок – идеальный круг. Она не понимала, как могла не замечать его весь этот месяц. Глаз был огромным, больше футбольного мяча, и располагался прямо над ней; он пристально смотрел вниз, не моргая.
Ливви содрогнулась.
Её грудь заполнило это чувство, что за ней постоянно наблюдают. В сотый раз с момента переезда она ощутила покалывание в шее.
–Дурацкий дом,– снова произнесла она.
Девочка выдохнула. Она насчитала ещё десять вдохов, пытаясь успокоиться.
«Это всего лишь кусок штукатурки»,– сказала себе Ливви. Это была странная случайность: сто лет назад кто-то заштукатурил потолок так, что одно пятно на нём оказалось похожим на глаз. Больше здесь ничего не было – ничего, кроме её воображения. И всё.
Она пыталась не обращать внимания на этот глаз, но теперь, когда она его увидела, она знала, что никогда не сможет перестать его видеть. Каждый раз, когда она будет ложиться в постель, этот дурацкий глаз будет нависать над ней.
Она глубоко вздохнула и натянула одеяло до самого носа.
Может быть, подумала Ливви, ей удастся уговорить папу соскрести его завтра же утром. Может, его следующим проектом станет покраска её потолка. Она попросит его об этом за завтраком.
Девочка повернулась на бок. И всё равно она чувствовала этот взгляд. Она уже подумывала перетащить свою кровать в другой конец комнаты.
Она попыталась разрядить обстановку, скорчив глазу рожицу.
–Гляделки,– объявила она, вспомнив игру, в которую играла, когда была помладше. Ливви надеялась, что разговор развеет жуткость момента, поэтому она открыла глаза, уставилась в потолок и прошептала: «Готовьсь! Начали!»
Ей показалось, что глаз дёрнулся и раскрылся немного шире.
«Это, наверное, игра света,– уверила себя Ливви,– луна вышла из-за облака и светит мне в окно». Но всё же она старалась не моргать.
Через несколько секунд у неё начали слезиться глаза.
Она не отрывала взгляд, но когда жжение стало слишком сильным, она моргнула.
Когда она открыла глаза, потолок внезапно показался ей ниже, как будто он опустился сантиметров на десять, может, на пятнадцать ближе к её лицу за ту долю секунды, что глаза девочки были закрыты.
Она встряхнула головой.
«Это всё лунный свет,– снова успокоила себя девочка,– игра света».
Ливви посмотрела на глаз.
–Реванш,– объявила она.
Минуту девочка смотрела не отрывая взгляда, и снова её уставшие глаза начали слезиться и гореть. Когда она моргнула и открыла их, комната снова показалась ниже, а глаз чуть ближе.
«Глупости»,– сказала она себе. Она просто скучала по своему старому дому, тому, что остался в городе. Там были высокие потолки, так что её новый потолок в сравнении казался ниже. Вот и всё.
Снаружи хлестал ветер, и окно задребезжало.
Она снова сосредоточилась на глазе. Когда она моргнула на этот раз, глаз показался больше и ближе, чем всего несколько секунд назад.
«Это потому, что я мало спала,– сказала она себе,– всякое могло привидеться от недостатка сна».
Но когда она моргнула ещё раз, то подумала, что этот захудалый дом, должно быть, действительно рушится. Прогибается под тяжестью своего возраста на сильном ветру.
Моргнув ещё пару раз, она больше не могла это отрицать.
Потолок опускался. По чуть-чуть, каждый раз, когда она моргала. Девочка стала чувствовать, как задыхается под одеялом.
–Оставайся там, наверху,– прошептала Ливви, обращаясь к глазу на штукатурке.– Пожалуйста.– Она держала глаза открытыми так долго, как могла, но они начали слезиться и гореть. Девочка не моргала, глядя на потолок.
Но когда жжение стало слишком сильным, Ливви моргнула.
Теперь глаз был так близко, что она могла протянуть руку и коснуться его.
Она поняла, что к чему.
Дом хотел заполучить её. Может, он хотел этого с самого первого дня.
У неё задрожали шея и плечи. Когда девочка снова моргнула, потолок был всего в тридцати сантиметрах над её лицом, нависая над ней, как наковальня. Она попыталась пошевелиться, выскользнуть из постели и побежать к отцу, но этот взгляд, казалось, приковал её к матрасу.
–Папа,– позвала девочка. Но его храп не изменился.
Она изо всех сил пыталась держать глаза открытыми.
–Папа,– позвала она снова, громче. Она ждала…
Её зрение заволокло туманом, и, как она ни старалась, жжение в глазах стало слишком сильным, и она моргнула; теперь глаз был так близко. Всего в нескольких сантиметрах от кончика её носа.
Прямо над ней.
Что произойдёт, если она моргнёт ещё раз? Потолок задушит её? Раздавит её? Или её проглотит глаз? Её засосёт внутрь глаза, и она станет частью этого разваливающегося дома?
«Папа»,– Ливви попыталась позвать, но уже не могла даже говорить. Она дрожала, тряслась, а глаз, казалось, продолжал её сверлить.
Станет ли она в конечном счёте лишь очертанием, ещё одним глазом где-нибудь на плинтусе, окне или стене? Что, если все глаза, которые видела девочка, когда-то принадлежали людям, реальным людям, которых поглотил этот дом?
Эта мысль её пугала. Она напрягла глаза, раскрыв их так широко, как только могла. Глаза горели.
Штукатурный глаз, больше её головы, нависал над ней. Он всматривался в неё. Глаза девочки выпирали из орбит и болели. Ливви боролась с нахлынувшей болью, и по её щекам текли слёзы. Она вот-вот моргнёт. Она это чувствовала.
