—Как всегда, с опозданием…— сделал вывод майор Лаптев.
—А что, вашего командующего все-таки подстрелили? Хотя бы ранили?— проявил водитель неприличное любопытство.
—Нет. Жив, слава богу,— ответил подполковник.— И даже не ранен. Телохранитель его собой прикрыл. Сам две пули схлопотал. Умер в госпитале.
—А стрелявший?
«Много будешь знать — скоро состаришься…» — хотел было ответить Бармалеев, но Лаптев его опередил, сообщив:
—Киллеров двое было. Одного телохранитель уложил, второго сам генерал. Точно в лоб выстрелил, в самый центр попасть умудрился. Тоже — наповал.
—Так что, и свидетелей не осталось? Всех перебили?
—Свидетелей или сообщников? Это разные понятия. Свидетелей целый сонм. У всех на глазах было.
—Я про сообщников, конечно же, спрашиваю, товарищ подполковник.
—Было двое. Одного старший сержант Яков Крендель кулаком убил. Ладонью то есть. С одного удара. А второй «в бегах», но из Сирии он не выберется. Все пути перекрыты.— Бармалеев посмотрел на майора Лаптева, не зная, в курсе тот или нет относительно заключения полковника ФСБ Курносенко под стражу в подвале аэропорта. Но Лаптев никак на это не отреагировал, и Бармалееву осталось только гадать… Хотя он всегда предпочитал более точные знания, чем разгадывание ребусов по чьему-то лицу, пусть даже это лицо хорошо знакомо, с последующими попытками догадаться, прав ты или не прав.
—Высади меня здесь…— потребовал подполковник, когда машина проезжала мимо штаба бригады, и услышал, как майор попросил водителя отвезти его к офицерской столовой. Видимо, он решил позавтракать до того, как приедет батальон…
* * *
Комбрига полковника Маровецкого подполковник Бармалеев в кабинете не застал и потому по всей форме доложил о прибытии батальона начальнику штаба бригады полковнику Наруленкову. Николай Васильевич молча выслушал доклад подполковника и задал тому только несколько вопросов, основной из которых, как и полагается начальнику штаба, свелся к потерям в батальоне.
Бармалеев доложил о количестве погибших.
—Жалко, конечно, пацанов,— вздохнул начальник штаба бригады.— Пусть земля им, как говорится, будет пухом. Но, скажем так, для прорыва линии фронта с обратной стороны потери у тебя в батальоне средние. Другие, случается, больше теряют. А из офицерского корпуса, как я полагаю, вообще не пострадал никто, кроме комбата,— полковник кивнул на мочку уха Бармалеева.
Повязку подполковник снял еще в самолете, а перед тем, как войти в кабинет к Наруленкову, снял и шлем, так и не отключив его от КРУСа, в результате чего шлем пришлось держать в левой руке чуть выше уровня пояса. А о красном пятне на месте ранения Бармалеев уже даже и сам не помнил. И потому при словах полковника сделал удивленное лицо. И, только поймав взгляд Наруленкова, направленный на его ухо, Бармалеев сообразил:
—А… Это… Так это еще несколько дней назад. Снайпер, сволочь, стрелял. Мочку уха пулей как ножом срезал.
—Зажило?
—Давно уже… Дело-то было даже не в последнюю операцию. Еще до покушения на генерал-полковника. Он тогда же мне запретил во главе батальона в атаку идти.
—Это генерал правильно рассудил. А что там с покушением было?
Пришлось рассказывать… Под конец рассказа в дверь без стука вошел полковник Маровецкий, которому, удовлетворяя его любопытство, пришлось рассказывать все заново. Но, памятуя, что неоднократно слышал и от комбрига, и от его начальника штаба неодобрительные слова о ФСБ, рассказал и о том, как арестовывали полковника Курносенко и как старший сержант Крендель одним ударом уложил наповал гиганта бывшего акыда Ахмеда Самаама.
—Надо бы и мне этот удар отработать,— сказал Маровецкий,— а то ходят к дочери всякие… Некоторые мне откровенно не нравятся. И еще «тыкают» как ровне. И не пойму, то ли обкуренные, то ли уколотые, то ли просто пьяные… Таких простым словом не остановишь.
—Яшу обучал командир взвода саперов старший лейтенант Соловейчиков. У него большой талант в обучении. Могу попросить. Он научит.
—Попроси. Сегодня же ко мне его пришли. А сейчас… Вы тут свои дела закончили?
—Так точно, товарищ полковник, закончили.
—Мне недавно позвонил генерал-полковник Сумароков. Просил тебе посодействовать. Пойдем ко мне, поговорим по этому поводу.
—Я готов, товарищ полковник…
* * *
В сравнении с кабинетом начальника штаба кабинет комбрига был менее просторным. Но подполковник Бармалеев, многократно посещавший и тот, и другой кабинет, давно к такому привык и не удивлялся. Понимал, что в кабинете начальника штаба к его рабочему письменному столу не зря плотно придвинут длинный приставной стол, обычно изобиловавший различными картами, на которых сотрудники оперативного отдела изощряются, разрабатывая различные мыслимые и порой немыслимые операции. В кабинете командира бригады приставного стола не было. Если у комбрига возникала необходимость поработать с картами, он просто переходил через приемную, где сидел его адъютант, в кабинет начальника штаба. Таким образом, наличие или отсутствие приставного стола ничуть не смущало полковника Маровецкого.
Дверь в кабинет была уже открыта, а адъютант спокойно набирал на компьютере какой-то текст, легко бегая всеми десятью пальцами по клавишам клавиатуры — полковник уже успел загрузить его работой. Бармалеев подошел к двери, дождался, когда войдет полковник, зашел после него и плотно закрыл за собой дверь, словно отгораживаясь ею от остального мира.
—Рассказывай…— Юрий Антонович сел не за стол, а на стол, на самый его угол, и показал Бармалееву на старенькое, основательно продавленное матерчатое кресло.
Подполковник сел.
—Что рассказывать?— переспросил он.
—Что генерал приказал тебе сделать…
—Ничего не приказал…— ответил Бармалеев, между тем размышляя, можно ли доверить полковнику Маровецкому тайну генерала и его деликатное поручение. Но прийти к какому-то конкретному выводу подполковник не успел. Маровецкий, не вставая со стола, протянул руку и положил подполковнику на погон ладонь. Подобное панибратство вообще-то было вполне в стиле командира бригады и располагало к откровению. Маровецкий слыл в бригаде разгильдяем и мог многое себе позволить по отношению к младшим чинам. Хотя и по отношению к старшим он вел себя таким же образом.
—Ты не переживай. Можешь рассказывать мне все откровенно. Коля Николаев — капитан Николаев, если ты настаиваешь на его биографии,— был сыном моей единственной сестры и моим любимым племянником, и это я его к генералу пристроил телохранителем, а одновременно адъютантом он уже сам стал, как и женихом Дарьи.
—Так, Николаев, извините, товарищ полковник… Капитан Николаев является женихом Дарьи! Тогда многое встает на свои места и становится ясным в ее поведении.
—Да, они даже заявление в ЗАГС подали. И мне кажется, что генерал Сумароков несколько поторопился со своим звонком жене с сообщением после покушения… Не следовало ему сбивать дочь с панталыку. Она девушка резкая, импульсивная. Генерал обязан был предвидеть выстрел в прокурора Курносенко. Ты не подумай, бога ради, что я ее оправдываю, тем не менее…
