–Интересный случай. Вам, видимо, он особенно любопытен? Вы же интересуетесь вопросами механизма памяти. Так, посмотрим, что могу рассказать вам я. Видимо, потеря памяти вследствие травмы головы, потрясения. Возможно переохлаждение.
–Он долго был в воде? Сестра сказала, его ударили по голове и ограбили на берегу.
–Это неизвестно. Нашли его у берега, он долго пролежал в иле и стоячей воде.
–Он вроде бы по служебной командировке, приехал из Армавира?
–Да, это он рассказывает, но за правдивость сложно ручаться. Еще вспомнил, что раньше бывал в Ростове по делам строительного треста. Помнит улицы.– Профессор неожиданно усмехнулся.– Комету Галлея, представьте, помнит. Увидел у меня старый журнал за десятый год. Помнит, как боялись того, что хвост кометы коснется Земли, и наводнения, которое смоет город. Интересен, кстати, этот страх воды… да, во время кометы были вообще интереснейшие случаи массовой истерии…
Профессор полез копаться в бумагах, но я отвлек его:
–А что-то еще помнит?
–Не много. Назвать свое имя не может. Но я попросил его поставить подпись и вот– пожалуйста!
Он протянул мне лист с подписью, не слишком разборчиво, но читается. Пожалуй, может быть и Нанберг, но может и нет.
–Фамилии не разобрать. Курит, навыки сохранились. Сестра сказала, помогал ей тампонировать рану так, как будто умеет что-то по врачебному делу.
–Могу я расспросить его?
–Конечно, попробуйте. Мы хотели просить вас, чтобы вы, как это говорится, передали его дело товарищам на работе. Нам несподручно его держать, ведь здесь не госпиталь. Физически он в общем здоров. Ссадины заживают. Это не редкое явление, память скоро восстановится. Травма, переохлаждение, сильное нервное потрясение. У самых крепких мужчин бывает. К тому же он немолод. Нервная система изношена.
Пациент из последней палаты не спросил, зачем я опять пришел к нему. Он был молчалив и стал еще мрачнее, когда я попробовал начать расспросы. Слушая, он постоянно трогал повязку на голове, и наконец сестра, подойдя, удержала его руку.
–Не нужно его сейчас слишком волновать.
–Всего несколько вопросов. Вы знаете, где вы?
–В Ростове, в какой-то больнице, знаю.
–Вы помните что-то о том месте, где вас нашли?
–Не слишком. Помню… я помню воду. Лужа какая-то с тиной, собака все время лаяла. Меня ограбили. Ударили по голове.
–Вы знаете, кто это сделал?
–Нет. Так мне сказали. Мне сообщили об этом здесь. Что меня ударили,– его рука снова метнулась к голове.
–Прошу прощения, мне нужно осмотреть вас.
Пока я осматривал его, пациент из последней палаты сидел абсолютно безучастно. Только пальцы его шевелились беспокойно. Он оставил в покое повязку, вместо этого постоянно дотрагивался то до простыни, то до блестящей шишки на столбике кровати. Большая, классической формы голова была наголо обрита. Но густые прямые брови и ресницы явно опалены огнем довольно сильно. Как и волосы на руках. На руках же обнаружились и легкие ожоги, которые легко спутать со ссадинами.
–А что последнее вы можете вспомнить? Откуда вы приехали в Ростов?
–Не знаю,– он явно начинал сильнее волноваться,– Армавир. Я работаю в Армавире. Стройка. Второй этаж, дом в тупике. Второй этаж. Там квартира.
Он оторвал руки от столбика кровати и, взявшись покрепче за голову, качнулся в сторону. Было очевидно, что толку не будет, а пожалуй, и хуже станет. Сестра тронула меня за рукав. Еще один вопрос.
–А имя Агнесса вам знакомо?
–Агнесса?
Он замолчал. Но тут абсолютно некстати сунулась сестра:
–Жена? Жену вашу вы помните?
–Жену?– он сгреб простыню в кулак.– Нет! Нет! Моя жена умерла давно! Давно! Она никогда не бывала здесь, никогда! Я не знаю никакую Агнессу, откуда вы взяли? Я не знаком!
–Простите, но позвольте еще спросить. Вы можете описать нам вашу жену? Которая давно умерла. Молодая женщина. Высокая.
–Нет, моя жена– она вот,– он шарил рукой по груди.– Вот здесь макушка, здесь целовал, волосы темные… не помню. Не то, не то… я не знаю.
Он беспокоился все сильнее. Нужно успокоительное. Сестра ловко закатала рукав его пижамы. Хрустнула ампула.
В коридоре сестра удержала меня:
–Вы же ведь его про жену спрашивали?
–Положим, да. Просто молодая женщина, могла быть с ним.
–Жену не вспоминает. И никого. Но он ночью плакал, я зашла. Говорит, вроде кто-то позвал его. А он вспомнить не может. Злится на себя. О спинку кровати головой стучал, еле удержала, он мужчина крупный.
Сквозь толстое стекло в двери палаты я видел, что безымянный пациент по-прежнему сидит на краю койки сгорбившись. Он снова и снова трогал спинку кровати, как будто хотел убедиться в реальности обстановки. Я понимал его. Знал, каково это– видеть слепое пятно. Не находить в собственном разуме того, что определенно должно там быть,– самых простых воспоминаний. Я подумал тогда, может быть, лучше ему не вспомнить, милосерднее?
–Если это тот самый, о котором вы думаете, значит, есть здесь родственники?– сестра поплотнее прикрыла дверь в палату.– Пусть они посмотрят на него. Мы подготовим его аккуратно.
Что же, план всем хорош, кроме одного. Я точно помнил, что та самая женщина, Вера, не оставила дежурному никакого адреса. Конечно, я пошлю запрос в Армавир, но ответ на него будет не скоро.
* * *
–Ррванину берем!
Я успел как раз перед тем, как старьевщик покатил тележку из двора клиники. Не удивившись, он смотрел, как я копаюсь в узле с негодным бельем. Сестра упомянула, что у пациента из последней палаты были вещи. Ниточка в буквальном смысле, которая могла помочь установить личность. Развернув узел, я нашел их– свернутые брюки с вдетым ремнем, рваная сорочка. Одежду разрезали, чтобы быстрее снять. Ниже разыскал ботинок. Сделан по мерке, может удастся найти сапожника. Застелив стол старыми номерами «Советского Юга», я осторожно разложил пиджак. Серый, хорошей шерсти. Проверил швы, карман. До меня их смотрели невнимательно, искали документы и бумажник. Во внутреннем кармане нашлись несколько тонких листков, полностью уничтоженых водой, сбились в ком. Удалось вытащить пару обрывков более плотных, на вид почтовые конверты. С этим уже можно работать. Метод Буринского для выявления выцветших или вытравленных надписей? А может, и нет. Сначала как можно аккуратнее высушить обрывки при помощи другой, более тонкой, бумаги. Провозился я долго, наконец соединил клочки– узнал фрагменты подписи, выдающей почерк: сильный нажим, широкий росчерк. Полностью расплывшийся штемпель и размытый адрес. Перебирая недостающие буквы, подставил несколько вариантов. Сначала выходила тарабарщина, но после десятка попыток наконец сложились два возможных адреса в Ростове. Я еще уточнил в почтовом отделении и выяснил, что ошибся и один из адресов не существует. Оставался только второй.
