Тот самый дом
Вера Леонтьевна Шарф считала себя красивой женщиной. Но жизнь сделала из нее женщину хозяйственную и практическую. Она и сама не заметила, как в записной книжке напоминания о том, что нужно перелицевать, купить или найти дешевле, вытеснили все остальные. Под «найти дешевле» ставились три энергично проведенных черты. Почерк у Веры был четкий, без помарок, ошибки безжалостно замазывались чернилами, слова переписывались набело. И так постепенно переписались строчки ее судьбы. Все, что было у нее, у Веры,– красота, молодость, надежды, как-то само собой перешло к Агнессе, сменилась женская власть в семье. Не сказать и когда это началось. Но окончательно Вера поняла это, когда металась в поисках дров, два года назад, в Армавире.
Ранней весной, в марте 2-й Таманский кавалерийский полк 7-й Кавказской дивизии вошел в город. В Армавире окончательно установилась советская власть. На окраине вода от тающего снега заливала брошенные окопы, ржавели ограждения из проволоки. В зале кинотеатра «Марс» были сдвинуты к углам стулья– шел митинг. Вечно озабоченная хозяйством Вера никак не могла собрать быт из вороха цветных акцептованных чеков– они выдавались вместо денег во время осады города и теперь окончательно стали бумажками. Со злости на жизнь, времена и власти Вера отдала их соседским детям– играть в биржу. Однако и за деньги дров было нигде не достать. Дворник наотрез отказался помочь. Еще пригрозил, что доведет до «самого верха», что Верин брат ушел в Добровольческую армию, к белым. Дворник грозился «верхами», тыкая желтым пальцем в сторону то ли бывшей городской маслобойки, то ли вокзала, а Вера смотрела на него и думала, что в одном старый пьяница прав, помощи нужно искать «на верхах». Низы уже ничем не помогут.
Администрация новой власти разместилась в бывшем Зимнем клубе Общественного собрания. На двери кабинета «главного начальника из товарищей» были густо налеплены плакаты, призывающие делать противохолерные прививки. Дверь с агитацией подпирала длинная очередь из просителей. Плакаты читали с сомнением, шел слух, что от прививок народ только быстрее вымрет. Последняя надежда Веры была на этот кабинет. Но и она рухнула. Мрачный, наголо бритый товарищ с ледяной вежливостью выпроводил ее, не выслушав. Но вот после, встретив Веру на улице вместе с Агнессой, чудесным образом переменился и вдруг пообещал «любую, любую помощь». И слово сдержал. Агнесса в то время перенесла инфлюэнцу– сильно похудела, но это ей даже шло. Черты стали четче, веселые темные глаза блестели ярче. Бритый из комиссаров в эту вторую встречу представился Леоном Николаевичем Нанбергом. С Верой был приветлив, и, постоянно пожимая ручку Агнессочки в замшевых перчатках, очень твердо сказал, что новая власть обязана помогать беззащитным женщинам. А сама Вера должна получше заботиться о молодой родственнице. Вера поняла свою новую роль и приняла ее. Почему это вспомнилось? Армавир, холод, холерная агитация. Впрочем, об Агнессе она теперь думала постоянно.
Рассиживаться, впрочем, было некогда. К зиме доставали вещи, давно должна была зайти швейка. Выглянув в окно посмотреть, не идет ли она, Вера увидела совсем неожиданное. Тот самый молодой доктор из милиции стоял во дворе, задрав голову, и глядел на окна.
Как только я нашел глазами окна Нанбергов, там опустилась светлая занавеска. Вера Леонтьевна Шарф растерялась только на секунду, когда открыла мне дверь. В своем доме или, точнее, доме Нанбергов, она была совсем другой. Не такой, как при первой нашей встрече. С ровной спиной, почти балетной осанкой, скупая в движениях. Решительно смела со стола рулоны и лоскуты материи, нитки. В узле волос, в аккуратно сидящем платье– во всем была деловитость, привычка.
Извинилась:
–Я швейку ждала. Вещи Агнессы. И шуба… они лежат в нафталине, нужно заняться. Все время пытаюсь отвлечь себя. Ведь она так и не появилась и не звонила, ничего. Но раз вы пришли, то, наверное, плохие новости?– она на минуту замялась:– Я не сказала вам там, в милиции, зря. Но ведь Леона тоже нет. Леон Николаевич Нанберг– ее муж. Они могли уехать вдвоем. Они не любят расставаться, даже ненадолго. К тому же с Агнессой были деньги, крупная сумма. Он бы не отпустил ее, всегда так заботлив.
Вера присела к столу. Пальцы нервно скомкали край скатерти, но тут же отпустили, разгладили. Она решалась на вопрос, и я опередил ее, чтобы успокоить немного.
–Вера Леонтьевна, я как раз пришел сказать вам, что пока рано волноваться.
Прежде чем я успел сообщить что-то еще, она перебила меня. Как будто спустили пружину внутри, засуетилась, заговорила быстро:
–Да, да. Я уже начала думать, что зря абсолютно затеяла все это. Ведь могли быть другие причины, почему их нет. Это вероятно, это возможно. Согласитесь?
Стоя спиной ко мне, она принялась доставать чашки из внушительного, как собор, буфета.
–Вера Леонтьевна, послушайте…
–Да? Я вас прошу, называйте меня просто Вера. Ведь новые времена и так проще,– она обернулась, прижимая к груди блюдце.– Разрешите мне напоить вас чаем? Мне нужно поговорить с кем-то. Мы тут, в городе, совсем чужие, приехали недавно. У меня нет знакомых. Поговорить не с кем.
–Буду чрезвычайно вам благодарен, чай очень кстати. Промозгло на улице.
Она улыбнулась в ответ.
Пока я пристраивал пальто в прихожей, подумал, не нужно сразу говорить о том, что, возможно, Нанберг нашелся, что он в клинике. Это огорошит ее, и поговорить толком не удастся. К тому же я знал свою ахиллессову пяту– женские слезы. Вера так же возилась у буфета. На столике у окна стояло то самое фото, которое я видел в милиции.
–Мне нужно все время занимать себя делом.
Стукнула дверца, звякнула ложечка. Во дворе загремела водовозная бочка, поднялись с мест галки.
–Разрешите?– я плотнее захлопнул оконную раму.
–Спасибо. Садитесь. У меня и примус готов, будем пить чай. Вот только ничего существенного нет, уж простите. Я не готовила сегодня.
–Ну что вы, ничего не нужно. Вера Леонтьевна, скажите, почему вы не оставили в милиции адрес?
–Но как же не нужно? Ветчина, свежая. И еще– не церемоньтесь, пожалуйста, мармелад «горошек» на свекловичном сахаре, очень вкусный. Агнесса– сладкоежка, я беру для нее свежий.– Голос ее звучал глуховато.– И всегда держу в буфете банку шпротов. Если придется что-то на скорую руку. Хотя удобно– в квартире есть кухня. Конечно, она общая, но все равно.
–Вера, Вера Леонтьевна,– она так и не спросила, откуда у меня адрес.
–Лучше все-таки просто Вера. Там была такая суета, и я вдруг почувствовала себя плохо. Вся эта обстановка. И просто вылетело из головы, а потом на улице я подумала, что Агнесса могла уже вернуться. И тогда все это будет ни к чему, даже лишнее.
–Но ведь она не вернулась?– интересно, что именно Вера Леонтьевна, для меня просто Вера, недоговаривает.
–Нет. Хорошо. Я расскажу. И вы мне поможете,– хозяйка поправила салфетку.– Агнесса действительно собиралась в Таганрог. Днем она уехала на пристань. Меня дома не было. От нас накануне ушла кухарка, безответственные люди! В общем, многое стало сложнее. Но когда я вернулась, понимаете, Леона… Тоже нет. Это муж Агнессы. Видимо, они поехали вместе. Они обсуждали это, был разговор накануне. И вот их нет. А Леону уже был звонок со службы. Точнее, ведь он, ох, Леон Николаевич занимает высокую должность– уполномоченный горсовета. На нем сейчас большая стройка. Он бывший боевой командир, а там ценные стройматериалы. Многие инженеры, сами понимаете, из бывших. Да и в целом, Леон так говорит, неспокойная обстановка. И я, сама не знаю почему, сказала, что у Леона Николаевича грипп, простудился. Лежит. Поверьте, я просто растерялась. Их нет. Ни записки, ничего!
