–Скучноватая работенка, что и говорить.
–Вот и я так решила. Мне кажется, что работа в газете интереснее. Пока пишу про искусство в «Юный рабочий»,– она постучала о ладонь свернутыми листами.
–А мне казалось, вы пойдете на женские курсы. Будете помогать в клинике.
–Давно уже передумала. Вы же перестали у нас бывать,– колко сказала,– я понимаю, и кухарка ушла, нет прежнего удобства.
–Глаша, как вы можете так?
–А как же? У вас именины были еще когда, на Николу зимнего, а вы и тогда не зашли.
Сердясь, она заговорила о другом, развернула свои листы.
–Вот, «Серп и молот», новая фильма.
–Интересная?
–Смотрите, какой сюжет. Захар, сын кулака, преследует Агашу. Но ей нравится батрак Андрей.
Тут вмешалась девушка в беретике:
–Приходи к нам! Привлечем к плакатам,– она покровительственно кивнула Глаше,– организую заработок на лозунгах.
И, не обратив внимания на то, что Глаша Эберг протянула руку, попрощалась и ушла, она частила дальше:
–Так что же? Проводите меня вечером? В «Литературный подвал». Там будет выступление новых поэтов.
Один из околачивающихся тут же деловых молодых людей в вязаном гастуке восторженно выкрикнул:
–Это пуля в Ростове!
Упомянутое литературное кафе– это действительно подвал в бывшем доходном доме Маврокордато. На фасаде дома барельефы змей, явно не с натуры. Первый этаж занимают магазины, второй– конторы. В нижнем собственно «Подвал поэтов», где собирается богема и журналисты. Стены подвала пестро разрисованы и расписаны стихами. Некрашеные столы, тарелки из разномастных сервизов. Я бывал там со Штрормом, правда, репортер больше интересовался темным пивом. Его лили из бочек и на стакан давали скидку по предъявлению карточки ростовского Рабиса
[20]. Стоило вспомнить Штрорма, как появился и он сам.
–Вот, все по вашему объявлению,– репортер сунул мне несколько листов.
–Скажите, газета писала о стройке на окраине? За нее отвечает Леон Нанберг.
–Писали, конечно. Стройка масштабная. Однако ходят разговоры, что среди служащих и рабочих многовато, как сейчас говорят, бывших. Был даже фельетон. Я вам его найду. В остальных так, общие слова. Насчет того, какая это амбициозная задача и тому подобное.
Уже внизу на лестнице я вспомнил, что не заглянул на прощание к девушке в беретике. Возвращаться было глупо. В голове навязчиво крутились те самые, написанные от руки строчки:
Перешагни, перескочи,
Перелети, пере-что хочешь–
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял– теперь ищи…
Ищи. Теперь ищи. Поиски Агнессы ничего не дали. А ведь прошли уже не одни сутки. Я еще раз побывал в порту. Как можно подробнее расспросил Петра Зубова, шофера. Он подтвердил, что привез Нанберга, но высадил не у касс, а на одной из улиц выше порта. Тот хотел пройтись.
Я навестил и кустаря-сапожника. Еле разыскал в сумерках его будку, что лепилась к задкам гостиницы, как гнездо ласточки. Сапожник снова был отчаянно пьян и уже не уверен в своих словах. Я порылся в его хламе, каблуках и кожах и нашел ту самую газету, в которую был завернут дамский ботинок. Но дата на ней не совпадала с днем пропажи Агнессы Нанберг даже близко.
Полина Липчанская
–«Разлюбил Алеша бедную Марусю и завел другую– новенькую Дусю»,– дежурный, напевая и почесывая щетину, окликнул меня и сказал, что пришла гражданка, вызванная по делу о нападении на Нанберга и пропаже его жены.– Сидит тамочки,– добавил дежурный– и махнул в сторону коридора.
Полина Липчанская, приятельница Агнессы Нанберг, числилась неработающей домохозяйкой. Замужем за военспецом заведующим Трестом столовых и ресторанов. Однако при опросе соседей быстро выяснилось, что с мужем гражданка Липчанская не живет. По всей видимости, он расстался с ней, оставив комнату в особняке на Тургеневской. Сам отбыл на Кавказ. От соседей этот факт Липчанская скрывала, поэтому они рассказывали об этом особенно охотно, но подробностей не знали. Потом выяснились и они. Муж Полины считал свой брак ошибкой, поскольку «гражданка Липчанская буржуазного уклона и мещански настроена, а он партийный работник и не сходится с нею взглядами». Тем не менее формально Липчанская оставалась замужней дамой. По дороге я заглянул в коридор, куда махнул дежурный, но гражданки Полины Липчанской там не было.
Свидетелей обычно опрашивали в бывшей столовой. Часть комнаты разделили бамбуковой ширмой, оставшейся от старых хозяев. На ней еще держалась стертая роспись, виды неясных домов и каналов. Ширма щелястая, но за ней все же потише. Я передвинул ее сразу, как вошел, и едва достал записи, как открылась дверь, и Репин привел Липчанскую. Я встал.
–Это вы бросайте,– буркнул он мне.– Сейчас уважение ко всем одинаковое. А вы, гражданка, сюда садитесь,– его ненастоящий глаз был наставлен на меня, а живой косил.
–Лина,– Липчанская представилась, протянув мне руку ладонью вниз. Откровенно кокетливо повела плечами, когда я подвинул ей стул.
Что-то непохоже, чтобы госпожа Липчанская была близкой подругой Агнессы. Уж слишком разные.
Комнату Полина осматривала с любопытством. Несмотря на повод, место и обстоятельства визита она явно была оживлена, а не подавлена. Неуместно нарядная для обшарпанной комнаты, в платье из материи с блеском и круглой шляпке, она сразу напомнила мне актрису. Партнершу комика Чарли Чаплина, у которой короткая завивка колечками.
Я попросил Репина остаться, делать записи. Липчанская снисходительно оглядела его дикую шапку. На стол перед собой выложила сумочку и лайковые бежевые перчатки. Щелкнула ридикюлем, достала тонкую папироску и взглянула на меня. Пытаясь понять, что лучше– припугнуть или поддержать ее легкомысленный тон, я зажег для нее спичку. Начали мы с обычных вопросов о супругах Нанберг. Липчанская рассказала, что познакомилась с Агнессой полгода назад, на занятиях по политграмоте. Муж передал ей, что все жены работников высшего звена обязаны разбираться в политическом моменте и обстановке. «Женам», по выражению Липчанской, назначили посещать эти занятия дважды в неделю. На курсах она повстречалась с Агнессой, а позже и с ее мужем.
–Там ведь абсолютно не с кем было завести знакомство. Одна скука были эти лекции, если честно. А Несса хотя бы моих лет,– она опустила глаза,– ну, немного старше.
–На этих занятиях по политграмоте Агнесса с кем-то еще приятельствовала?
–Ни с кем, наверное.
–Может, Агнесса Нанберг о чем-то беспокоилась в последние дни?
–Писала кому-то, но я не интересуюсь чужими делами. Леон беспокоится, конечно. Это понятно. Но, может быть, она просто не хочет ехать домой.
