–Лекция окончена, доктор нужен на происшествии.
Пока все расходились, он коротко рассказал, в чем дело.
–В порту полыхнуло, вы уже знаете. Сгорел пассажирский пароход. Пожар начался рядом с портом. Остатки парохода оттащат буксиром поближе к берегу. На палубе была перестрелка, погиб наш сотрудник. Накануне сообщили, что бандиты следят за инкассаторами банка. Крупную сумму перевозили из Ростова в Таганрог.
–Дензнаки для выдачи зарплаты рабочим?
–И не только.
Видимо, еще и для обмена. Продолжается денежная реформа. Перевозят в банки купюры нового образца.
–В общем, сумма выходила внушительная. Инкассаторов, конечно, охраняли. Пальба на пароходе началась по непонятной причине. Кто стрелял первым и почему занервничали бандиты,– не ясно.
–Описание есть?
–Да, я вам дам.
–Пострадавшие?
–Развозят по ближайшим лечебницам. Из тех, кто прыгнул в воду, чтобы не сгореть, не все добрались до берега. Тела погибших, которых удалось найти, везут сюда. Осведомителя важно опознать. Может, и на два фронта работал. И поэтому перестрелка,– Куц махнул рукой.– В порту сейчас полная неразбериха. Вам понадобится помощь?
–Не помешает.
–Вот товарищ Репин интересовался вашей лекцией,– я скажу, чтобы он вам помог.
Так Репин своими толковыми вопросами вырыл себе яму. Его временно прикрепили к «консультантскому отделу».
Подвал
Вера Леонтьевна Шарф подчинялась обстоятельствам. В такое учреждение, как Донская народная милиция, женщине в ее ситуации и положении лучше бы не обращаться. Но выхода не было. Не приди она сюда сейчас, пожалуй, могли бы быть последствия. Это словечко любил Верин отец, присяжный поверенный. Последствия рисовались самые неприятные. Однако говорить и действовать нужно с умом, аккуратно. При входе водоворот людей подхватил Веру и вынес сразу куда было нужно, прямиком на товарища из «новых». В лаковых узких ботинках и физиономия шулерская. В прошлые времена, вздохнула про себя Вера, такой тип вызвал бы сомнения. А в эти, новые, убеждал, что человек умеет устроиться, деловой и энергичный. Типу в лаковых она коротко объяснила свое дело. Он, конечно, сразу же попытался от Веры Леонтьевны отмахнуться, но она умела быть настойчивой. Он привел ее к молодому доктору, и это подошло даже еще лучше…
Подвал в бывшем особняке, где разместили прозекторскую, любой легко отыщет по запаху. Тут не нужен нюх служебно-разыскной собаки с замысловатой кличкой Элен Хаус Апольд. В стены за короткое время намертво въелся запах креолина, жидкости Малинина и персидского порошка для дезинфекции. Помещение в особняке найти было непросто. На первое время прозекторскую устроили в подвальном этаже– окна на уровне тротуара. Раньше здесь, наверное, была кухня, а может, и складские помещения. Уже несколько раз ставился вопрос о выделении нам отдельного здания, но пока он так и оставался без ответа.
Работая здесь, я частенько вспоминал великолепно освещенные залы медицинского факультета. Там, где мертвые учат живых, как гласила надпись при входе в университетскую анатомичку. Эхо голоса профессора, звучащего под сводами зала гулко, как в театре. Сейчас не было ни высоких потолков, ни широких окон. Но устроено все толково. Места много. Откуда-то, из Николаевской или Еврейской больницы, притащили столы в лохмах облезающей серой краски и кое-что еще нужное. Со стены, прямо напротив двери, на входящих смотрели скорбные лебединые глаза врубелевской царевны. Довольно хорошую репродукцию в раме разыскал на куче в углу и пристроил на стену Самсон Сидорня. Я не возражал, эффектная царевна не портила голых стен. В пару к ней прицепили снимок, вырезанный из газеты,– митинг в Москве.
Сидорня помогал мне с телами и личными вещами погибших. На трупы набросили все, что сумели найти,– где простыни, а где– рогожу от мешков. Я достал старую сумку с инструментами. Как только основательно намылил руки– толкнули дверь, послышался голос:
–Вот, тут… товарищ, он вам все скажет, гражданка.
Я выглянул и увидел растерянную даму средних лет, а посмотрев вверх, успел заметить на лестнице блеск лаковых штиблет. Тот, кто привел гражданку, сразу ушел. Задержавшись только, чтобы крикнуть, перегнувшись через перила:
–Из пострадавших, к тебе там!
–Я не из пострадавших.
Дама представилась Верой Леонтьевной Шарф. Рассказала, что на пароходе может быть ее молоденькая родственница.
Я все еще держал мокрые руки на весу. Попросил ее погодить минуту. Наверху нарастал шум голосов.
–Значит, ваша родственница, как ее имя?
–Агнесса, Агнесса Нанберг– по мужу.
–Значит, она была на сгоревшем пароходе, верно?
–Я не уверена. Дело в том, что я регулярно беру в станицах свежие яйца, творог. Сейчас можно все купить. Но все-таки в станицах продукты лучше.
Шум на лестнице стал громче, и она заговорила быстрее:
–Я была в отъезде и вот, вернулась, а Нессы, Агнессы, нет дома.
Я рассмотрел ее. Слишком высокая для женщины, почти моего роста, темноволосая. Живые беспокойные карие глаза с желтоватыми склерами– не в порядке почки. Без пальто, в шляпке и меховой жилетке, видно, что одевалась второпях.
–Агнесса на самом деле собиралась в Таганрог, она хотела посмотреть кое-какие вещи. Мне кажется, она взяла довольно крупную сумму денег.
–Понятно. Раз вы родственница, нужно оставить у дежурного заявление и адрес. И можете описать ее поточнее?
На этих словах женщина побледнела, прислонилась к стене.
–Не волнуйтесь. Это просто процедура, раз уж вы здесь.
Шум на лестнице все усливался. Видимо, прибывают родственники, и дежурный отправляет их прямо сюда. Я крикнул Сидорне, что в коридоре нужны стулья. Тот спросил, где их взять.
–Ну хоть что-то поставьте!
–Вот. Я принесла.– Дама рылась в бархатной сумке.
Фото прямо в раме– овальной, серебряной. Торопилась, не вынула, неудобно. На фото молодая женщина, рядом сама Вера Леонтьевна и еще кто-то в военной форме. Я рассмотрел декорации ателье, колонны и драпировки. Вера Леонтьевна достала второе фото, покрупнее– явно взятое из альбома, край чуть загнулся.
–Вот здесь лучше видно. Агнесса тогда готовилась на сцену поступать. Вот.
Подняв руки к лицу, у стола с книгой и розой. Крупные черты, брови не по моде, улыбка и в глазах и на губах, по всей видимости, блондинка– черты лица не тонкие, широковатый нос.
–Она блондинка? Какого роста?
–Пепельная блондинка, абсолютно свои волосы, никакого шиньона… А рост,– она задумалась.– Ниже меня– это точно.
–У нее есть какие-то приметы? Может, были травмы, переломы, может, остались шрамы?
–У Агнессы есть примета– у нее кривой мизинчик на руке, она его стесняется. Не снимает перчаток. Кажется, неудачно упала в детстве с дачных качелей… Я точно не помню.
