–А вещи ее можете описать? Во что она была одета?
–Может, в пальто с меховой горжеткой? Она часто его носит. Мех– куница. Я не нашла в доме саквояж, очень удобный, знаете, такой небольшой. Скажите, но ее ведь здесь… нет?– женщина невольно заглядывает за мою спину, я загораживаю дверь.– Я думаю, она, конечно, уже дома. Вы ведь… Среди них есть?
–Вера?..
–Леонтьевна. Просто Вера.
–Вера Леонтьевна, вам не нужно волноваться,– я поразмыслил, что ей сказать, чтобы не вздумала прямо тут лишиться чувств.– Вы поезжайте сейчас домой. Вот только на случай, просто для порядка, оставьте мне ее фотокарточку.
–Да, конечно.
Она смущенно– «простите»– принялась вынимать карточку из рамки. Но заколебалась. Сидорня хмыкнул.
–Поймите, это не мои, вот, может, эту карточку Агнессы, для сцены.
Фото я взял. Положил на стол к остальным вещам. Следом за встревоженной Верой Леонтьевной подступили еще люди. Самсон притащил для родственников длинную лавку. Ухая от усилий, складно и быстро помог мне передвинуть столы. Карточку блондинки Агнессы я положил к вещам, привезенным с парохода. Осмотрел, среди них никакого коврового саквояжа. Необходим был помощник, чтобы вести протокол исследования. Так предписывали старые правила, но теперь протокол был моей инициативой. Былой порядок действий судебных врачей отменили, в первые годы новой власти приговор выносили в соответствии, как говорилось, с революционной справедливостью, без лишних бумажек. Недавно комиссия Наркомздрава все-таки взялась навести порядок и издала ворох циркуляров, которые определяли структуру экспертизы на местах. Но на деле, как туманно писали в отчетах, «судебно-медицинская экспертиза строилась на местах разнообразно». Это значило, что отчетность по ней почти не велась, применялись то старые законоположения, то новые формы.
Вести протокол я усадил товарища Репина. У него оказался довольно разборчивый округлый ученический почерк. Он подтянул рукава гимнастерки, поправил свою дикую шапку и смущенно пояснил, тыкая в буквы:
–Регент учил.
Писал Репин не быстро, но старательно– повернув к бумаге правый, здоровый глаз и наклоняя голову, как воробей, скачущий за мухой.
–Василий, а как вас по отчеству?
–Васильевич,– буркнул он.– К чему нам это отчество? Сейчас мы без этого всего, по делу надо быстро говорить. Вот, к примеру, я вас зову товарищ Лисица.
–Лучше просто Егор.
–Меня можете звать товарищ… Вася тоже можете.
Помявшись, спросил, когда я мертвых режу, не страшно? И любопытно ему посмотреть.
–Вы же на фронте были?
–Я при пулемете там. Ничего не рассматриваешь, не до того. Уж мы людей-то так резали, бывает, припомню, так как будто приснилось. Тут другое. Лаборатория!– он четко выговорил длинное слово без ошибки.
Опознать обгоревший труп, пожалуй, одна из самых непростых задач. Нужно провести полное секционное исследование тела, микроскопическое– кожных покровов. Установить травмы при обгорании сложно, их уничтожает огонь. Тело человека– хрупкое, пепел к пеплу. Пламя съедает все следы. Особенно сложно установить, сгорел человек или погиб еще до пожара. Ровное обгорание ресниц обоих глаз, если ресницы не уничтожены огнем полностью, встречается одинаково часто при посмертном и прижизненном воздействии пламени. Очевидный признак смерти от огня– «поза боксера», мышцы спины уплотняются, тело выгибается как лук.
Хотя открытые части тела сильно обгорели, удалось установить, что один из милицонеров погиб в перестрелке. Две пули были выпущены из одного оружия. Работали допоздна. Двигалось тяжело. Свидетели плохо видели в дыму. Их показания сильно разнились. Даже количество пассажиров можно было узнать лишь приблизительно. Были данные по купленным билетам, но явно не точные. Билетный контроль в порту слабый. Не все покупают в кассе. Важнейшим делом было опознать тело, сильно покалеченное гребными колесами. Собственно, от него осталась только рука. Здесь я воспользовался подсказками из дела Гуффе (его вела французская полиция). Рука определенно мужская. Была сломана, но при жизни, явно давно. Определил рост по параметрам кости. Сохранился фрагмент татуировки– два флага и корона. Ее я помнил. Быть изрубленным винтом– страшная смерть, пусть даже погибший был бандитом и осведомителем. Я подписал протокол исследования.
В первом часу ночи мне принесли кипу новых бумаг и пришлось прерваться, перед глазами уже ходили желтые круги. Мы что-то ели в перерыве. Молчаливый Самсон Сидорня развернул газетку– лук, картошка, сваренная целиком, вареный сахар, как леденцы. Сидорня любит поесть– прямо с физическим наслаждением из каждой поры тела. Когда перекусить нечем, шумно пьет чай вприкуску с рассказами о ресторане при гостинице, в которой он служил швейцаром. Практичный и запасливый, но не жадный, он, порывшись, достал еще и хлеб. Я наконец вспомнил о масле– пригодилось макать картошку и хлеб с солью. Дважды я выходил на улицу проветрить голову и умыться у колонки на углу. Когда вернулся второй раз, то режущий свет желтой лампы под потолком был уже не нужен, небо посветлело. Мои помощники давно отправились домой, а я подумал, что уходить уже поздно, и заснул, сдвинув обитые скользким колленкором стулья. Несколько тел из заявленных так и не нашли, не было среди погибших и молодой женщины.
Совещание-летучка
Утром в подвал заглянул Зыкин, тот самый, что направил ко мне эту растерянную гражданку– Веру, Шарф, кажется.
–Совещание у руководства.
Зыкин крутился у стола. Картинно стянул кепку над телом застреленного милиционера. Мы вышли, не дожидаясь его. Перед самой дверью кабинета начальника розыска Репин приосанился, вытащил из карманов руки и вытянул их строго по швам. Одернул пояс. Начальник был его кумиром. Он тоже пришел в народную милицию прямо с фронта. Новый отдел уголовного розыска народной милиции «не получил признания среди масс», а уж среди уголовников и подавно. Но авторитет его начальника среди подчиненных непререкаем. Даже замотанный дежурный тянется во фрунт, едва завидя его фигуру в дверях.
На совещании говорили о пожаре и перестрелке на пароходе «Советская республика». Я, как и все, знал о банде Ваньки Медика. За ней числился ряд преступлений. Крупное ограбление квартиры фальшивомонетчиков в Нахичевани, где взяли полмешка денег. Вооруженные налеты на постоялый двор по Таганрогскому проспекту. Молва рассказывала о главаре банды чуть не легенды. Якобы, удирая от погони на пролетке, он бросал в толпу на улице пачки дензнаков. Но на деле садист и убийца Медик действовал просто и безжалостно. Родился в семье мещанина, сначала был рассыльным в лавке, позже пробовал работать грузчиком на складе Доноблсоюза. Тяжелый труд быстро ему надоел. Искушений оказалось много. Впервые он убил в 19 лет, за кусок мыла. После скрывался на дачах в Нахичевани и на острове посреди Дона. Собрал вокруг себя разного сорта подонков. Из последних нападений– банда остановила в степи скорый поезд «Москва– Тифлис». Пассажиров дочиста обобрали и избили.
