Я смеюсь. В преддверии будущего увольнения мне на редкость весело и легко, что еще раз подтверждает правильность принятого решения.
— Да черт с ней. Ладно, пошла я. Не поминай лихом.
— Отделай его, как бог черепаху, если начнет залупаться.
— Отделаю, — подмигиваю я. — Можешь даже не сомневаться.
___
— Здравствуйте еще раз, — подчеркнуто вежливо объявляю я, переступая порог стариковского кабинета. — Немногим меня опередили. Тоже имею к вам…
— Сядь, — грубо перебивает Погорельцев, ткнув взглядом в пустующий стул. Его лицо ничуть не изменилось с того момента, как мы столкнулись на крыльце. Такое же злое и перекошенное.
— Пожалуйста, не нужно разговаривать со мной таким тоном. — Сцепив зубы, я решаю во что бы то ни стало не позволить ему вывести себя из равновесия. Лучшее орудие против чужой агрессии – не терять контроля. Так брызжущий слюной собеседник в конечном итоге ощутит себя идиотом.
Однако в случае с Виктором мое отстраненное спокойствие имеет обратный эффект. Побагровев до оттенка перезрелого баклажана, он сжимает кулаки и громко рявкает:
— Это ты мне будешь указывать, каким тоном разговаривать, мелкая шпионка?! Скажи спасибо, что тебя из кабинета прямиком в отдел ФСБ не отвезли.
Поясницу окатывает ледяным. Я пока не успеваю понять, что конкретно возымело такой эффект: явная угроза в его голосе, неприкрытая грубость или упоминание ФСБ.
— Я не собираюсь…
— Сядь, я сказал! Я все голову ломал, как так вышло, что ни журналист, ни бывший сотрудник Юсупова на выставке не появились. Ну ладно кто-то один… А сегодня все наконец встало на свои места… — глаза старика наливаются настоящей ненавистью. — Это все ты, маленькая сучка… Шпионила за мной и сливала информацию своему великовозрастному хахалю…
Меня начинает трясти. Никто за всю мою жизнь ни разу так со мной не разговаривал. Ни родители, ни сестра, ни гопники во дворе… И даже Камиль, пытавшийся поставить меня на место во время той незабываемой поездки в лифте. Никто из них не опускался до унизительных обзывательств. Кем Погорельцев себя возомнил?!
— Какого хрена вы так со мной разговариваете?! — ору я, наплевав на все разом. — Я за вами никогда не шпионила… Много чести! А моя личная жизнь вас никак не касается. Этот пункт разве есть в договоре о найме? Разумеется, нет! Ибо вы уж точно не господь и бог – указывать сотрудникам, с кем им встречаться! На этом бессмысленный разговор предлагаю закончить…— Развернувшись на пятках, я пулей лечу к выходу. — И кстати, я увольняюсь.
Вцепившись я ручку, я дергаю ее вниз, но дверь остается запертой. Теперь не только позвоночник — все мое тело бьет озноб от ощущения беспомощности и накатывающего страха. Раньше кабинет старика всегда был открыт.
— Выйдешь тогда, когда я договорю, — ядовито звучит из-за спины. — И очень кстати, что ты вспомнила о договоре. Если ты так хорошо его изучила, то помнишь строку о неразглашении коммерческой тайны и любой другой информации, способной повредить компании. Ты сознательно сорвала запланированную маркетинговую акцию. И я докажу, что ты передавала и сведения нашим прямым конкурентам.
Мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы заставить себя обернуться – настолько мне не хочется видеть человека, которого я по ошибке считала «нормальным».
— Пытайтесь сколько угодно, потому что я этого не делала.
Рот Погорельцева растекается по его багровому лицу в злобной плотоядной улыбке.
— А я докажу обратное, мелкая ты воровка. Знаешь, что за тебе за это грозит? Здоровенный штраф – это цветочки. Я сделаю так, что ты не только не сможешь найти в этом городе работу, но и получишь срок. Пусть небольшой, но, уж поверь, он тебе надолго запомнится.
Я чувствую, как к глазам подступают слезы. От невозможности покинуть кабинет, от очередных оскорблений и необходимости выслушивать угрозы в свой адрес.
— Если вы сейчас меня не выпустите, я заору, — сипло предупреждаю я.
За плечом раздается легкий щелчок, означающий, что дверь открылась. Но еще до того, как я успеваю вылететь в коридор, очередная порция угрозы иглами вонзается в оголенные нервы.
— Не с тем человеком ты связалась, пиздюшка. У меня руки длинные. Уроком тебе будет на всю жизнь.
62
Проигнорировав чье-то дружелюбное «привет», я сломя голову несусь по коридору. Соображать получается с трудом – ревущие эмоции уничтожили эту способность. Хочется разгромить к чертям этот офис. Объем испытанного унижения мой организм не способен ни принять, ни переварить.
Вместо того, чтобы отпинать стену или смести аккуратно составленные папки со стола секретарши, я оглушительно хлопаю дверью и начинаю судорожно швырять в сумку все, что попадается под руку: ручку, ежедневник, зарядное устройство, упаковку леденцов, спасающих от голода в сверхурочные. Ни минуты… Ни единой лишней секунды не задержусь здесь.
— Эй, Дин! — Заговорщицки звучит из дверей голос Алины. — Как все прошло?
Не найдя в себе сил даже обернуться, я продолжаю паковаться. Глазные капли, без которых я не мыслю восьмичасовое сидение за монитором, тюбик блеска для губ, карманное зеркальце…
— Дин… — растерянно повторяет она, с глухим щелчком прикрывая дверь. — Совсем плохо?
— Погорельцев мудак. Самый настоящий ублюдок, — выдавливаю я, перекидывая через плечо сумку. — Я не буду сейчас ничего рассказывать, ладно? Просто хочу поскорее отсюда уйти.
Как и обычно, Алина проявляет чудеса понимания и просто пропускает меня к выходу.
— Звони, как захочешь поговорить, ладно? — она осторожно касается моей руки. — Буду ждать.
В такси я сажусь в коматозном состоянии. Внутренние уговоры собраться не меняют ровным счетом ничего. В ушах застрял визгливо-угрожающий голос старика, обещающий доказать мое участие в шпионаже и тем самым испортить мне не только карьеру, но и жизнь. Расскажи мне кто-то о таком недавно, я бы лишь хмыкнула: мол, что за бред? Разве могут наказать за то, чего ты не совершал? Но в глазах Погорельцева было столько злобы и решимости меня раздавить, что я вдруг безоговорочно поверила –может и сделает. Просто потому. что имеет такую возможность. Подставит, подтасует, подкупит безо всяких моральных дилемм и сожалений. То, что он на это способен, я уже убедилась на примере случая с выставкой.
— Девушка, приехали, — нетерпеливо повторяет таксист, судя по тону уже не в первый раз.
— Спасибо, — бормочу я, нащупывая ручку. — Хорошего вам дня.
Уже в третий раз мне звонят на мобильный и все три раза по работе. Люди на том конце, разумеется, ни в чем не виноваты, но ответить им также выше моих сил. Завтра… Завтра я сообщу каждому позвонившему, что на Погорельцева я больше не работаю и мой номер им следует вычеркнуть. А пока буду игнорировать. Мне срочно нужно в душ, чтобы отмыться от испытанного унижения.
