Адиль подхватывает мать под руки и заставляет подняться. На меня по-прежнему не смотрит.Как я очутилась рядом с его матерью, его, конечно, тоже не интересует.
—Не знаю. Если не найдется, я съезжу в аптеку.
Посчитав это согласием на принятие помощи, я захожу в подъезд следом с ними.Уже знаю, что пирог с творогом, болтающийся в пакете, к отцу не попадет. Надо по крайней мере не забыть занести ему конверт.
* * *
—Это подойдет?— Адиль, остановившийся в дверях туалета, держит в руке наполовину пустой флакон хлоргексидина и бинт.
Я осторожно закалываю волосы его матери найденной заколкой и, развернув ее к себе лицом, оглядываю рассечение. На первый взгляд, не слишком глубокое, а значит, вполне возможно, не придется везти ее в больницу.
—Поищи еще ватные диски, если не сложно. И бактерицидный пластырь. Он точно понадобится, поэтому, если не найдешь, придется еще раз ехать в аптеку.
Тетя Гуля морщится от света потолочной лампы, бьющей ей в глаза, но возражать или отворачиваться не пытается.
—Не вспомнили, где ударились, апа?— ласково уточняю, вытирая бурые подтеки с ее лица мокрой салфеткой.
—Вроде бы, когда дверь открывала,— отвечает она и тихонько шипит, когда я дотрагиваюсь до края раны.— Неуклюжая я очень, кызым. И забывчивая такая стала… Пять минут пройдет, а я уже плохо помню, что было.
—Такое бывает иногда. Вы лекарства, главное, пейте. Они помогают…
—Держи,— негромко звучит надо мной.
Повернув голову, упираюсь взглядом в татуированную кисть, в которой зажата туба с ватными дисками. Выше смотреть не решаюсь — просто беру.
—Пластырь сейчас привезу,— голос Адиля удаляется, следом громко хлопает входная дверь.
Взгляд его матери впивается в точку за моей спиной, в глазах снова зреет тревога.
—Он сейчас вернется, апа.—Я успокаивающе поглаживаю ее по руке.— В этот раз правда очень быстро.
И следом тихо бормочу себе под нос:
—Надеюсь, ты отлучился не на полчаса. Не хотелось бы снова торчать на улице.
Адиль возвращается минут через семь с пакетом спиртовых салфеток, банкой хлоргексидина и несколькими упаковками пластырей.
—Пластырь от натоптышей, пожалуй, исключим,— иронизирую я, выбирая максимально подходящий по размеру.— Рану я промыла и осмотрела. Она, к счастью, не глубокая, так что ехать в больницу и зашивать не нужно.
Я наконец решаюсь посмотреть ему в глаза:
—Сейчас заклею рану, а ты, если сможешь, купи потом один пленкообразующий препарат. Я тебе название напишу. Он обеззараживает и помогает ускорить заживление. Только рану нужно спиртом обрабатывать…
Сердце молотит как сумасшедшее. Стеклянного колпака между нами больше нет. Адиль не смотрит сквозь меня — в эти минуты я для него на сто процентов живой человек.
—Напиши.—Его взгляд соскальзывает мне на ключицу и возвращается к глазам.— Сейчас бумагу и ручку принесу.
Немного дрожат руки, когда я, высвободив полоску пластыря, заклеиваю рану на лбу его матери. Плохой из меня врач. Хороший умеет выключать эмоции.
Глава 13
—Тебе Роберт передал контакты сиделки и невролога?— спрашиваю я, пока, опустив взгляд, нарезаю пирог. Почему-то страшно встречаться с Адилем глазами. Наверное, потому что чувствую, как он на меня смотрит.
—Передал. На следующую пятницу назначили консультацию.
Можно еще потянуть время: отвернуться, чтобы сполоснуть руки, стряхнуть крошки с разделочной доски, разлить по чашкам чай. Но такой бесперебойный набор действий будет выглядеть уж совсем жалко.
Отложив нож, я сосредоточенно выкладываю творожник в тарелку и затем решаюсь: поднимаю глаза, разыгрывая полную невозмутимость.
—А сиделка?
Кажется, Адиль все это время не переставал на меня смотреть, потому что наши взгляды тут же встречаются.
—Она может только три дня в неделю. Мне это не подходит.
Прикусив губу, я киваю. Да, такое правда не подходит. Его матери нужен ежедневный присмотр.
—Я поспрашиваю еще.Может быть, найдется сменщица.
—Нет. Слишком много незнакомых людей, к которым ей придется привыкать.
—Тогда, может быть…
—Не нужно,— перебивает Адиль, на корню пресекая мое намерение.— Я сам.
—Как скажешь,— тихо бормочу я, отчего-то расстроившись, что он так безапелляционно отверг мою помощь. Мне было не сложно. Даже в радость.
Поэтому отворачиваюсь, принимаясь увлеченно разливать чай. Стеклянного колпака между нами по-прежнему нет, а значит, Адилю не составит труда считать мое состояние и неправильно его истолковать. Он и так убежден, что я на нем зациклена, и его самоуверенность ни к чему подкреплять.
—Наверное, нужно позвать твою маму. Пирог свежий.
Даже не видя, представляю, как Адиль отрывается от стены и, бросив финальный взгляд на мою спину, выходит из кухни. Полчаса, проведенные бок о бок, синхронизируют меня с ним подобно блютус. Хотя, возможно, я все себе выдумала, и он до сих пор стоит на месте.
Повинуясь порыву, оборачиваюсь, чтобы проверить. На кухне его нет. Впрочем, Адиль возвращается почти сразу, а его голос звучит на два тона ниже:
—Она уснула. Наверное, успокоительные подействовали.
Моя рука, опускающая чашку на стол, непроизвольно дергается. И что теперь? Мне нужно уходить прямо сейчас или?.. Остаться и как ни в чем не бывало пить чай, делая вид, что для нас находиться наедине друг с другом — в порядке вещей?
—Ты чай пить будешь?— неловкость в голосе невозможно спрятать, как бы тихо я ни говорила.
—Ты ведь уже налила,— отвечает Адиль и тянет к себе стул.
То есть все-таки да. Мы сядем друг напротив друга и проведем несколько минут вместе без подстраховки третьего лица.
Торопливо смахиваю прилипшую к щеке прядь и тоже сажусь.
—Я, кстати, не спросила… Может, ты кофе хотел?
—Нормально. Кофе я сегодня уже пил.
Кажется, что я по волшебству попала в другую реальность, где Адиль свободно отвечает на мои вопросы и даже пытается по-своему быть милым.
—Раньше ты мог его литрами пить,— необдуманно вылетает у меня.— Говорил, что кофе помогает тебе уснуть.
—Он на меня вообще не действует.— Адиль подносит чашку ко рту и, подув, отпивает.— Ни кофе, ни энергетик.
—Ого… Но ты ведь в покер ночами постоянно играешь… Тяжело, наверное, без допинга.
Если Адиль и удивился, что я знаю, чем он зарабатывает на жизнь, то не подает вида. Видимо, смирился, что его за глаза обсуждают. Ну или ему плевать.
—Нормально. Я привык.
