Маски или кондиционера для волос здесь, разумеется, нет, как, впрочем, нет крема для лица, фена и даже расчёски. Я прочёсываю спутанные волосы пальцами и растерянно смотрю на серый комок платья, валяющийся в ногах. Надевать его совсем не хочется. Так и выхожу: с волосами-сосульками, прилипшими к плечам, и замотанная в махровое полотенце.
Матвей сидит на диване. Перед ним на квадратном столике стоят две чашки и чайник. Смущение во мне сменяется приливом теплоты. Чай для меня давно заваривает только мама.
—Я не нашла расчёски.— Со смешком убираю волосы за ухо и киваю на столик.— С чем он? Пахнет вкусно.
—Расчёска лежит на жутком комоде в коридоре,— хрипло отвечает Матвей, скользя по мне взглядом.— Я забыл тебе сказать.
По коже ручейками разбегается ток. Он накаляет нервы, оживляя их, и стремительно концентрируется в животе. Я забываю и про чай, и про расчёску, и про то, что ещё минуту назад корила себя за идею приехать сюда. Потемневшие глаза примагничивают меня к себе, как на привязи тянут вперёд.
Я останавливаюсь лишь тогда, когда мои колени соприкасаются с его. Осторожно кладу ладони Матвею на плечи и со вздохом жмурюсь: в ответ его ладони опускаются мне под ягодицы. Огонь в животе разгорается так сильно, что опаляет грудь и лижет щёки. Его руки продолжают скользить выше, трогая, изучая, гладя.
Сглотнув, я опускаю глаза. Матвей смотрит на меня. Губы приоткрыты, во взгляде чернеет голод.
—Я сниму его с тебя, ладно? Не могу больше ждать.
Я ничего не произношу вслух — просто киваю. Меньше часа назад Матвей самовольно поимел меня сзади, а теперь спрашивает, может ли снять с меня полотенце. Есть в этом что-то трогательное. Наверное, отчасти поэтому там, в такси, я почувствовала себя защищённой. Матвей действительно относится к женщинам с уважением.
Он не встаёт, просто тянет край полотенца вниз. Некрепкий узел на груди распадается, влажная ткань с лёгким шорохом падает на пол. Кожа густо покрывается мурашками, а сердцебиение поднимается к горлу. Я очень давно не стояла голой перед мужчиной. Почти каждый вечер, перед сном я раздеваюсь дома в присутствии мужа, но это другое. Роман давно перестал по-настоящему на меня смотреть. Матвей же это делает. Его взгляд рисует неторопливые узоры на ключицах, груди, рёбрах и животе. Щёки вновь теплеют, хочется прикрыть глаза или попросить его прекратить. Я отвыкла, когда на меня смотрят, а тем более так, как он.
Его ладони ложатся мне на бёдра и тянут вниз, к нему. Когда я оказываюсь сидеть у него на коленях, в ушах тихо звучит: «Да, да, это именно оно». Нет времени думать о том, как всё выглядит со стороны, и о том, что мы с ним находимся в слишком неравных условиях: он снизу и одет — я сверху, с мокрыми волосами и голая.
—Ты даже лучше, чем я представлял,— охрипший голос Матвея отдаётся в солнечном сплетении.
Я закрываю глаза и выдыхаю из лёгких застывший воздух — в эту секунду его губы сливаются с моей грудью. Между ног что-то остро сжимается, выталкивая наружу тёплую влагу. Я обвиваю руками его шею и прижимаюсь сильнее. Хочу. Пусть продолжает. Ласкает соски, посасывает их, сжимает в руках мои ягодицы и шумно дышит. Всё такое правильное, не поддающееся контролю. Жадное, страстное, спонтанное, без неловкости и необходимости себя заставлять. Когда не хочется смотреть и думать, а получается жить лишь ощущениями.
Матвей поднимается с дивана и тянет меня вместе с собой. Моё тело плотно прижато к его, так что я чувствую, насколько сильно он возбуждён. Пока мы целуемся, влажно и с придыханием, я трогаю его член через брюки. Легко быть раскованной, когда не боишься быть неправильно понятой. И да, нет ничего удивительного в его дикой самоуверенности. Матвею точно не бывает стыдно, когда возникает необходимость избавиться от трусов. Забавно, но я ничуть не сомневалась, что тамЗолотой мальчик — именно такой.
Его губы сползают мне на ключицу, стекают к солнечному сплетению, исследуют рёбра. Я непроизвольно впиваюсь ногтями ему в плечи, когда его язык проникает в пупочную впадину. Следом широко распахиваются глаза.
—Не надо,— сипло бормочу я, глядя вниз.
Горячее дыхание касается половых губ, заставляя всё внутри сжаться в протесте.
—Почему?— Чёрные воронки его глаз находят мои.— Я очень хочу.
—Не надо.
Не знаю, почему я отказываюсь. Слишком интимно, наверное. Я не умею наслаждаться этим процессом — для такого нужно совсем выключить мозг и стать эгоисткой.
Матвей выпрямляется и, заткнув мой рот своим, снова тянет меня на диван. На ощупь я нахожу его ремень и начинаю расстёгивать. Хочу повторения тех же ощущений: когда два человека сливаются в единую голодную массу, понимая, что в данную минуту они друг без друга никто.
Мне интересно каждое его прикосновение и то, как моё тело на него отзовётся. Интересно, каким образом Матвей в меня войдёт: насадит на себя медленно или сделает это быстро и грубо? Устроит любой расклад — я просто хочу это поскорее почувствовать.
Мне приходится упереться носками в пол, когда Матвей рывком спускает брюки. Член, покачнувшись, утыкается в полы его рубашки. Розовый, с выпирающими венами. Не получается думать, что его члену тоже двадцать три. Такой обязан кого-то трахать.
—Я могу принести презерватив.
Качаю головой и, приподнявшись на коленях, сильнее раздвигаю ноги. Плевать на презерватив. Мы уже сделали это без него, так что пусть будет сегодняшней традицией.
—Я пью таблетки.
Матвей кивает.
—Хорошо. Я чист.
Я тоже киваю, и тогда он накрывает ладонями мои ягодицы, нетерпеливым движением заставляя опуститься ниже. Его рот вновь запечатывает мой, язык влажно щекочет губы. Я тихо мычу. Горячая вершина упирается в клитор, влажно скользит по нему до ярких искр перед глазами. Возможно, это заслуга долгой прелюдии, но я почти готова скулить от потребности в том, чтобы он в меня вошёл.
Всё происходит быстро и жадно. Матвей толкается вверх, я опускаюсь вниз. Хорошо если минус жуткого комода скрасит отменная шумоизоляция, потому что я без смущения вскрикиваю. Мощное давление снизу выталкивает влагу из глаз, посылает волны дрожи по телу. Матвей припечатывают меня к своему телу, его руки поднимают и опускают. Воздух накаляется столь стремительно, что за секунды исчезает весь кислород. Вниз-вверх. Вверх-вниз. Шумно, скользко, в какофонии его дыхания и моих стонов. Поцелуи до стука зубов. Раз за разом его член задевает какое-то уснувшее место внутри меня, нагнетая странное, на грани боли наслаждение.
—Трахать тебя охуительно. Нет других слов… Ты так стонешь… И пахнешь…
Я не умею быть такой откровенной, как он, и говорить все эти вещи, поэтому я просто целую его ещё.
Сложно не заметить: Матвей не новичок в сексе и прекрасно знает, что делает. Его ладони, удерживающие мои ягодицы, успевают несколько раз погладить анус, пальцы растягивают половые губы, лаская их.
