Когда мне почти удаётся убедить себя в последнем, затылок начинает ощутимо покалывать. Мелкая вибрация распространяется по шее, плечам, струится к позвоночнику. Можно обернуться, но тогда я помешаю тем, кто идёт позади меня.
Я захожу в зал, опускаюсь на первое попавшееся сиденье в первом ряду. Руки, извлекающие блокнот из сумки, неконтролируемо дрожат. Совсем не факт, что это он. Возможно, это плоды моей нервозности, подпитанные разгулявшимся воображением. Два года прошло. Не так много для меня, но для двадцатитрёхлетнего парня — это целая жизнь.
* * *
Выступление Гумбольдта не разочаровывает. Для гениального спикера, коим он является, недостаточно обладать крепко набитым багажом опыта и знаний. Помимо прочего, необходима природная харизма. Нужно уметь разговаривать со слушателем так, чтобы за два часа одностороннего диалога каждый присутствующий успел немного влюбиться. Так случилось и со мной. В какой-то момент удалось абстрагироваться от неровного биения сердца и подкожных вибраций и раствориться в потоке слов от бесспорного гения двадцать первого века.
—Милохину придётся постараться, чтобы это переплюнуть,— замечает догнавший меня Валера Осокин.— Гумбольдт хорош, старый чёрт. Ты была на его выступлении в Копенгагене в позапрошлом году?
Я отрицательно мотаю головой.
—Не получилось. Смотрела в записи.
—Запись не то. Заметила, как шибёт его энергетика? Почище коньяка.
Успеваю пробормотать «ага», пока речь стремительно мне отказывает. Движущаяся масса людей с каждой секундой сереет, будто бы для того чтобы выделить одну-единственную фигуру в синем, застывшую в дверях прохода.
«Привет»,— беззвучно шевелю я ртом, встретившись с Матвеем глазами.
На ощупь нахожу плечо Валеры и выдавливаю: «Я сейчас, ладно? Позже увидимся».
Каких-то десять-двенадцать шагов, чтобы оказаться на знакомом расстоянии. Вспомнить сходства и уловить изменения, вздрогнуть, собраться.
—Привет, Стелла,— Матвей улыбается одними губами, пока карий взгляд точечно помечает моё лицо.— Мы с тобой сидели в одном зале.
—Я тебя увидела ещё в вестибюле с Голдобиным. Вы разговаривали, поэтому я не стала подходить.
—Ясно. Прекрасно выглядишь.
Теперь улыбаюсь я. Такой же галантный, как и прежде.
—Спасибо. И ты тоже.
Повисает пауза. У меня в голове нет ни единой мысли, как её заполнить. Шёпот прошлого размножается, мешает. Сквозь запах модного парфюма мне все ещё чудится другой: чистой кожи, никотина и кондиционера для белья.
—Я собиралась выйти покурить.
Рука сама ныряет в сумку и выуживает оттуда пачку, чтобы показать её Матвею.Уходить не хочется, но я просто, чёрт возьми, не знаю, что ещё сказать. Он всегда говорил больше, чем я, заполняя любые паузы. Но сейчас тоже молчит.
—Ну, я пойду.— Качнувшись в сторону выхода, делаю первый шаг.
—Я тоже перекурю с тобой,— неожиданно произносит он, опуская руку в карман.
Сердце делает странный кульбит, перемещаясь к горлу. Именно там сейчас ощущается барабанящее биение пульса.
—Ты же вроде бросал,— с шутливым укором замечаю я, пока мы вдвоём прокладываем путь к выходу.
—Не смог,— коротко парирует Матвей, придерживая для меня дверь.
Здесь тоже ничего не изменилось. Его манеры.
На крыльце почти так же оживлённо, как в зале: курящих на мероприятии десятилетия хоть отбавляй. Я зажимаю сигарету губами, чуть резче, чем нужно, чиркаю ребристым колёсиком зажигалки — чтобы не дрожали пальцы — и только потом замечаю перед собой второй огонёк. Ну конечно, я поторопилась. Матвей ведь всегда ухаживает.
—У меня своя,— улыбаюсь я не без смущения, глядя, как он гасит пламя и прячет зажигалку в карман.
—И сигареты тоже свои,— замечает Матвей без улыбки.
Затягивается и, сощурившись, оглядывает моё лицо. Сейчас всего час дня — очень светло. Углубившиеся морщинки в уголках моих глаз не скроет ни один консилер.
—У меня в офисе никто не курит,— отшучиваюсь я.— Мне пришлось начать покупать.
Я выпускаю дым в сторону, тщетно пытаясь найти в нём успокоение. Говорят, никотин расслабляет. Нет, ни хрена. Боже, да что мы как дети малые! Ведь не чужие же. Столько всего было. А спустя два года разговор ведём о сигаретах.
—Как ты, Матвей? Расскажи. Как успехи на работе? Чем живёшь?
Он глубоко затягивается, несколько раз постукивает пальцем по фильтру, потом смотрит на меня.
—Много работаю, но мне нравится. У Сергея Витальевича есть чему поучиться. Но ты и сама это знаешь. Слышал, ты работала на него.
Я киваю.
—Было дело.
—Сдал на права недавно.
—Вот как? Машину купил?
—Нет ещё. Пока не уверен, что она мне нужна.
Узел в солнечном сплетении завязывается ещё туже. Матвей всё такой же. Плевать он хотел на общепринятые образцы успеха.
—Ну а ты?— поднимает он губы в улыбке.— Как Питер? Встретила мужчину?
Пальцы непроизвольно дёргаются так, что едва не переламывают сигарету пополам. Не знаю, в чём дело. Это простой вопрос. Тон и улыбка Матвея — они доброжелательные.
Поэтому. Именно поэтому.
—Питер хорош по-своему…
—Поймала!— слышится звонкий женский голос с крыльца.
Мы оба на него оборачиваемся. По ступеням поднимается девушка. Стройная, в модном приталенном платье. На вид ровесница Матвея. Сияющие миндалевидные глаза, пухлый рот, лаковая кожа.
Поднявшись, она по-свойски кладёт руку ему на плечо и касается губами скулы.
—Я опоздала немного.
Повернувшись, смотрит на меня:
—Здравствуйте. Я Вера.
—Стелла,— представляюсь я.
—Ты докурил?— продолжает она, в ту же секунду обо мне забывая.— Жаль, я на Гумбольдта не успела. Там же Милохин сейчас выступает? Уже должно начаться. Пойдём?
Матвей выкидывает окурок в урну и смотрит на меня:
—Ещё увидимся, Стелла.
Я киваю:
—Конечно. Сегодня ведь только первый день.
Под весёлое щебетание той, что представилась Верой, они скрываются за дверью. Я затягиваюсь снова. Сигарета, истлевшая до основания, дерёт горло. Выбросив окурок, я рывками всасываю воздух в попытке избавиться от прогорклого едкого вкуса. Не удаётся. С каждой новой секундой лёгкие распирает и саднит всё сильнее.
46
Стелла
После конференции я уезжаю с ночёвкой к маме, как и обещала. До полуночи мы разговариваем на её кухне в окружении многочисленных баночек со специями, белоснежных вафельных полотенец, накрывающих ароматную выпечку, и вазочек с конфетами и вареньем. Всё вокруг такое предельно обжитое — не то что моя кухня в питерской квартире. Сладкое и мучное я не люблю, поэтому стол обычно пустует, а в готовке обхожусь самыми простыми блюдами из мультиварки. Вместо чайника у меня кофемашина.
