—Владимир,— наконец решился он,— я должен тебе кое-что сказать… точнее, кое в чем признаться.
Владимир неотрывно смотрел на дорогу. Мончинский бросил на него умоляющий взгляд.
—Я…— начал он и замолчал, не зная, как правильно подобрать слова,— я… хочу извиниться.
—Колдуны редко извиняются,— ответил див.
—Но я должен! Потому что я болван. Даже хуже… Помнишь, в начале нашей совместной службы ты… насмехался надо мной, над моим страхом, неуверенностью. Я тебя очень боялся. А твои насмешки и пренебрежение… они уязвляли мое самолюбие. Я чувствовал себя униженным. Злился. И мечтал тебя наказать, избить, унизить в ответ. Я… я даже придумывал, как буду это делать. Мы в Академии проходили рекомендации по воспитанию дивов. А раньше целые книги писали, как правильно… наказывать. Так вот, я купил такую книгу, «Как надобно черта к порядку призывать» называется… проштудировал ее. Дома до сих пор стоит.
—Хорошая книга,— Владимир внезапно улыбнулся,— я читал ее. Мой хозяин, старший подьячий Тайной Канцелярии, любил эту книгу мне цитировать.
—О…— Мончинский смутился еще больше,— но я всерьез думал над тем, чтобы пустить эти советы в ход. А однажды, помнишь, когда ты сказал, что мне «не стоит пытаться прыгнуть выше головы», причем смотрел так презрительно… Я чуть не сорвался. Еле сдержался, мне хотелось призвать свое оружие и там же, на месте, избить тебя. Я сдержался лишь потому, что понимал, как глупо и нелепо буду выглядеть. Как… ребенок, кидающийся с кулаками на взрослого в бессильной ярости.
Владимир на мгновение повернулся и посмотрел в глаза Мончинскому:
—Я ощутил это. Когда я воспитываю колдуна, я не щажу его чувства. Но воспитываю я только тех, кого считаю достойным. После тренировки с его сиятельством графом Авериным и Кузей я понял, что толк из вас выйдет.
—А мне показалось, что ты тогда разочаровался во мне…
—Нет. Я увидел, что у вас есть контроль. Колдун может и должен наказать дива, если тот ведет себя неподобающе. Но не должен давать воли своим эмоциям и низким страстям. Вы с этим справились. И свою работу в Управлении выполняли в полной мере. Вам не за что извиняться.
—Но мне стыдно за свои мысли. И за то, что я трус.
—Для колдуна признать свои слабости — не трусость. Это разумно и помогает выживать.
—Но ты должен знать: у меня никогда не хватит сил наказать тебя и не выглядеть при этом нелепо. Поэтому лучше уж совсем этого не делать. Я это принял и начал у тебя учиться. А ту книгу я выброшу.
—Не нужно. Оставьте себе на память. После сдачи экзамена на высшую категорию почитаете и посмеетесь.
—Хорошо,— Мончинский счастливо улыбнулся, огромный камень свалился с его души.— А скажи, Владимир. Тот твой хозяин, который книгу цитировал, подьячий, это его ты потом… сожрал? Об этом есть в твоем личном деле. Ты ненавидел и презирал его? За то, что он жестоко с тобой обращался?
Владимир не ответил. Повалил густой снег, и див сосредоточенно всматривался в серо-черную мглу. Мончинский уже решил, что Владимир не хочет отвечать. Но тут он заговорил:
—Я упомянул, что читал эту книгу. Читать и писать меня научил именно он. Чертей тогда не было принято учить грамоте. И он же показал мне, что значит преданность делу. На старости лет он боялся, что с ним случится удар и он попадет в богадельню, поэтому приказал в таком случае сожрать его. А мне предоставил выбор: быть свободным или вернуться на службу. Он скопил тысячу рублей и оставил их мне. Три года я прожил, как человек, и только потом решил вернуться. Я до сих пор храню его память. Этого нет в моем личном деле, потому что я никогда никому об этом не рассказывал.
Он замолчал. И Мончинский понял, что больше не будет сегодня задавать вопросов.
Подъехали к дому. Владимир открыл перед колдуном дверцу. И уже собрался снова сесть за руль, чтобы отогнать машину в казенный гараж и вернуться в общежитие. Но Мончинский его остановил.
—Ты не поедешь в общежитие сегодня,— не терпящим возражений тоном заявил колдун, — останешься у меня.
На этом его неожиданная самоуверенность так же неожиданно закончилась, и, бросив на дива быстрый взгляд, он спросил:
—Ты ведь не возражаешь?
Владимир молча запер машину. Они поднялись на четвертый этаж.
Мама Мончинского стояла на пороге.
—Сережа,— воскликнула она,— почему ты так поздно? Я жду-жду, уже начала волноваться. Ой… ты не один,— она заметила Владимира.
—Мама,— торжественно сказал Мончинский,— позвольте представить. Это Владимир. Мой напарник и, во многом, наставник. А это моя мама, Елена Николаевна.
Владимир вежливо поклонился.
А Елена Николаевна кинулась к нему.
—Ах, Владимир, как же я счастлива вас видеть!— она схватила дива за руки и мягко, но настойчиво потащила в глубь прихожей.— Проходите скорее, раздевайтесь. Сережа столько о вас рассказывал! И вот, наконец, познакомил лично. Вы даже не представляете,— она понизила голос,— как я рада, что Сережа работает именно с вами. Он говорил, что вы самый сильный див в Управлении, после дива князя, разумеется. Вы уж позаботьтесь о моем мальчике, он у меня один и такой безрассудный…
—Мама!— у Мончинского, пытавшегося выбраться из шубы, зарделись уши.
—Я позабочусь,— пообещал Владимир. Он с интересом наблюдал за неравной битвой подвыпившего хозяина и шубы, но освободиться из цепких рук Елены Николаевны не мог.
—Ах, что же это я, сейчас чаю поставлю и комнату приготовлю, вы ведь останетесь? У нас есть специальная комната для гостей, вам там будет очень удобно.— Мама Мончинского, наконец, скрылась за поворотом коридора.
—Ты выпьешь с нами чаю?— с надеждой спросил Мончинский. Он слегка запыхался, но все же одолел шубу.— Мама рада будет.
Владимир кивнул.
Кузя убрал грязную посуду и немногочисленные остатки еды на кухню и ушел спать. А Аверин всё сидел за столом. Он думал. Думал о том, насколько его жизнь изменилась.
Всего-то чуть больше полугода прошло с того дня, когда он запустил в свой дом забавного полосатого кота. Но весь его мир полностью поменялся, перевернулся с ног на голову. И как жить в этом новом мире, Аверин не совсем понимал. Точнее, никак не мог привыкнуть.
Изменился не мир, изменился он сам. По-новому посмотрел на окружающую реальность, и оказалось, что все эти годы он не видел и половины из того, что должен был знать и видеть. Для него всегда всё было просто: люди, колдуны и дивы — их инструменты. Да, он читал лекции о взаимодействии с дивами, о совместной работе и прочем, но совершенно не понимал самой основы отношений с ними.
Или понимал? Но старательно прятал от себя это понимание? Избегал его? Как избегал своей семьи? Чего он боялся всё это время?
Надо съездить к брату, обязательно с ним поговорить. Ведь для Василя уже давно очевидно то, до чего сам Аверин дошел только сейчас. Взгляд брата всегда был правильным благодаря Анонимусу. И с фамильяром тоже надо будет побеседовать. И, наконец, извиниться. А потом уже думать, что делать с новым знанием. Потому что «не делать» уже больше не получится.
