Авианалет. Анонимус оглянулся по сторонам: несколько вражеских самолетов кружило в воздухе, жалкие остатки эскадрильи бомбардировщиков. Он увидел, как один из дивов, выбив стекло кабины, выдернул пилота наружу и немедленно разорвал на куски. Мимо пролетело оторванное крыло самолета, но почему-то не со свастикой, а с двуглавым орлом.
Но Анонимусу некогда было об этом думать, равно как и учинять расправу. Сердце его хозяина билось до сих пор. Его надо немедленно найти.
На земле было столько серебра, что приходилось очень осторожно пробираться между развалин. Тот, кто атаковал «Вектор», отлично знал, что придется бомбить колдунов. Не обращая на серебро внимания, в считанные секунды Анонимус добрался до блиндажа.
Точнее, до его остатков. Бросившись к завалу, он начал откидывать обломки плит и деревянных балок. Хозяин находился под ними, придавленный. Но еще живой.
Ему удалось разгрести вход. Он оттолкнул с пути перекошенный дверной косяк с расколотой надвое дверью и оказался внутри.
Дальше путь закрывала здоровенная потолочная плита. И из-под нее он услышал негромкий стон.
—Я здесь, ваше сиятельство!— он разбил кулаком бетон.
Обломки плиты полетели в разные стороны, и в клубах пыли он наконец увидел их. Тело Елены Ивановны почти полностью закрывало хозяина. А сверху лежала плита поменьше, из-под нее виднелась нога госпожи.
—Ваше… сиятельство…— прошептал Анонимус и схватился рукой за плиту.
—Стой!— сорвалось с покрытых пылью губ. Хозяин с трудом открыл глаза и посмотрел на фамильяра.— Стой…— еле слышно добавил он,— бесполезно.
—Что?— не понял, точнее отказался понимать Анонимус.— Я здесь. Я отдам вам свою силу, мы дождемся помощи…
—Нет…— еще тише проговорил хозяин,— послушай меня. Эта плита,— он указал взглядом,— ниже пояса всё… раздроблено в фарш. Если ты поднимешь ее — я умру мгновенно. Я бы и был… мертв…— он замолчал на миг,— но… Леночка…
Анонимус замер с протянутой к плите рукой. Нет, так быть не может.
—Но вы же живы!— он понял, что кричит.
—Да. Я… специально… поддерживал. Ждал тебя. И ты пришел. Слушай меня. Ты должен закончить мои труды, мои книги, понял? Где черновики, ты знаешь. Остальное — в моей памяти. Делай, что должен, Анонимус.
—Я… нет! Я не хочу. Я не могу!
—Делай… мало времени. Я хочу узнать… как это.
Анонимус чувствовал, что времени почти нет. Он глубоко вздохнул и высвободил демонический облик. Обломки плиты взлетели вверх на несколько метров.
Боль отпустила, как по мановению волшебной палочки. И стало тихо, звуки снаружи отодвинулись куда-то настолько далеко, что казалось: можно просто провести рукой и убрать их насовсем. Он поднял голову вверх. Рассветное небо было пронзительно синим, где-то в его глубине призрачно мигали звезды. Он опустил голову, посмотрел по сторонам и опустился на колени возле тела Леночки. Она лежала на спине, как сломанная тряпичная кукла, только ее глаза, настоящие, не припорошенные пылью, смотрели вверх. И, возможно, видели звезды.
Он прикрыл их, стирая заодно пыль и грязь с ее лица, поднял на руки, осторожно уложил ее голову себе на плечо, а сам опустился на колени. И закрыл глаза.
Он не знал, сколько часов он просидел так. Но уже давно рассвело, и солнце вовсю светило в провал, когда он услышал голоса.
—Тут кто-то есть. Здесь, кажется, жил граф Аверин. Ваше сиятельство?
Послышались шаги и хруст обломков под сапогами. Потом треск и негромкое ругательство. Кто-то шел через пробитый им вход.
—Ваше сиятельство! О господи! Вы живы?!
Он открыл глаза. И в двух шагах от себя увидел человека в военной форме и с саперной лопатой в руках. Чуть поодаль стоял еще один.
—Ваше…— человек вгляделся повнимательнее и, внезапно, отшатнувшись, опять выругался.
—Бежим,— он повернулся к товарищу,— быстро! Тут демон! Надо звать колдуна!
Он снова закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел перед собой колдуна. Брата госпожи, Василия Ивановича. И понял, что ощутил его приближение задолго до того, как тот спустился.
—О, Господи… Леночка… Господи… да как так-то…
Колдун прижал ладонь ко рту, потом убрал ее и сказал кому-то за спиной:
—Не бойтесь. Это не демон. Это фамильяр, у Аркадия двое сыновей. Но всё равно не заходите сюда.
Фамильяр… двое…
—Я фамильяр…— повторил он.
—Да, Анонимус, да,— присел рядом с ним колдун,— помнишь? Василь, Гера? Ты нужен им. Отдай мне Леночку.
Колдун указал на его лицо.
—И никогда и никому не рассказывай, что здесь произошло.
На протяжении всего рассказа Анонимуса Аверин стоял, прислонившись спиной к витрине. Ноги больше не дрожали, ему удалось взять себя в руки. Когда фамильяр закончил, он подошел к полке с книгами отца. Медленно провел по ним рукой, обернулся и спросил:
—И… которые из них написал ты?
—Те, что были изданы после войны,— ответил Анонимус. Он вернул свой обычный облик, и это подействовало на Аверина успокаивающе.
—И не думайте, что писал я!— продолжил див.— Его сиятельство оставил много черновиков, его память в основном помогала разобраться в них, структурировать, объединить в книги.
—«Потому что этого нет в книгах». Так вот что ты имел в виду, это не вошло в книги, осталось только в твоей памяти. Что там хранится еще, а? Анонимус?
Аверин повернулся к брату. И почувствовал во рту горький вкус.
—А ты знал, выходит… тебе он сказал. Доверился.
—Гера…— укоризненно проговорил Василь,— всё не так. Я узнал случайно.
—Что значит «случайно»?
—Ну, ты же помнишь, бабушка запрещала нам читать по ночам. Но я всё равно читал потихоньку. И однажды ночью книжка закончилась. А я никак не мог уснуть. Ну и пошел в библиотеку за новой, осторожно, чтобы не заметил никто. Вижу, свет горит. Заглядываю, а за столом, за печатной машинкой отец сидит. Я… ты понимаешь, я сначала подумал, что он живой, вернулся…— на глазах брата выступили слезы,— бросился к нему. Анонимус долго мне объяснял потом, я совершенно не понимал. Меня же не учил никто. Но понял, в конце концов…
—Его сиятельство, Вазилис Аркадьевич, разрешил мне работать в кабинете Аркадия Филипповича. Сам бы я ни за что не посмел. Простите, что использовал облик вашего отца в работе. Это помогало мне лучше проникать в его память и сохранять ее.
—Понятно… А бабушка? Она знала?
—Она до сих пор не знает,— сказал Василь.— Думает, что урна с прахом ее сына покоится в семейном склепе.
