– Это моя любимая мягкая игрушка. Тут я делаю уроки. А это мой старый плед. Папа несколько раз хотел его выкинуть. Хорошо, не успел.
Ариша простодушна, как могут быть простодушны лишь дети. Она совершенно не отдает отчета тому, как ее слова могут прозвучать для посторонних. Это я понимаю, что она не смерти отца радуется, а лишь тому, что ее любимая вещь не пострадала, но кто-то другой мог бы интерпретировать ее слова по-своему.
– Этот плед вязала я, когда была тобою беременна.
– Правда? Очень красиво. А вот я не умею вязать.
Чуть подсохшие глаза Ариши вновь затапливает влага. Она грустит по Виктору, хотя ее, как любого ребенка, довольно просто отвлечь.
– Я тебя научу, если хочешь.
Ариша кивает и даже выдавливает из себя слабую улыбку, но это и отдаленно не та радость, которую она демонстрировала Киру еще каких-то двадцать минут назад. Я стараюсь себя убедить, что в этом нет ничего такого. Ариша скоро снова ко мне привыкнет, и мы еще обязательно все наверстаем. Вот только легче мне почему-то не становится. За ужином я едва могу скрыть собственную подавленность. Что-то я совсем некстати расклеилась. Кинчев бы меня такой не узнал. Стены, что ли, эти на меня так подействовали?
Немного посидев за столом, Ариша убегает смотреть мультики. Мне становится еще более некомфортно. Если она своим щебетом еще как-то разбавляла тягостное молчание, то теперь нас окружает звенящая неуютная тишина.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Ты изменился.
– Таким я тебе нравлюсь больше?
Выгнутая бровь. Бесстрастный взгляд. Господи, как же он меня бесит! Вот какого хрена?
– Ты симпатичный мальчик, Кирилл. И наверняка знаешь это.
Я смотрю прямо в его глаза. Пусть не думает, что ему удалось меня смутить. Хотя, пожалуй, эта его широкая белозубая улыбка все же достигла цели. Чертов псих!
– Да, знаю.
– Мы будем обсуждать твою внешность, или все же вернемся к более важным вопросам?
– Например?
– Я хочу восстановиться в родительских правах. И забрать Аришу к себе.
– Исключено.
Опустив руки под стол, принимаюсь с остервенением теребить край шикарной скатерти, которую, если мне не изменяет память, когда-то я и покупала.
– Почему ты думаешь, что твое мнение в этом вопросе имеет значение?
– Потому что ты, похоже, настолько увязла в жалости к себе, что совершенно забыла учесть интересы ребенка.
Это настолько наглое заявление, что у меня просто нет слов! По крайней мере, цензурных.
– Послушай, Кир. Давай не будем ходить вокруг да около. Я понимаю, чего ты боишься, и…
– Я? Боюсь? И чего же?
– Того, что я, восстановившись в родительских правах, стану совать нос куда не следует.
– Это куда же?
– Но поверь, мне ничего не нужно. Я ни на что не буду претендовать.
– Ты и не сможешь ни на что претендовать, – безжалостно и в то же время ровно замечает пасынок. – На момент смерти вы с отцом были в разводе уже шесть лет.
– Я имею в виду, что не стану претендовать на наследство Ариши! – взвиваюсь я, потому как не могу отделаться от ощущения, что этот пацан специально выводит меня на эмоции. – Мы откажемся от него, чтобы тебе не мешать, – уже спокойнее повторяю я. – Нам ничего не надо, Кирилл. Я просто хочу вернуть дочь. Вот и все.
– Боюсь, Аня, я не могу этого допустить.
– В каком смысле не можешь? Я тебя не спрашиваю! Ты вообще кто такой, чтобы я на тебя оглядывалась?!
Меня все же взрывает! Взрывает холодный тон, которым он мог бы говорить с неразумным ребенком, но никак не со мной. Взрывает написанное на лице равнодушие. В конце концов, это Кир – причина всех моих несчастий. Хотя бы поэтому он мог, по крайней мере, соврать, что ему жаль, а не сидеть вот так – морда кирпичом.
– Во-первых, не ори. У нас ребенок в соседней комнате. Во-вторых, я тот, кто был с Аришей все эти годы. И тот, кто не позволит тебе из-за собственных обид лишить ее причитающегося по праву.
– Чего-о-о? – протягиваю, шокированная его заявлением. – Ты думаешь, я ее чего-то лишу? Я?! Родная мать?
– Ты только что отказалась от Аришиного наследства. Хорошо, что все-таки этот вопрос находится вне зоны твоей компетенции. Чем дольше на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что опекун нужен не только мелкой.
Это какой-то сюр. Всего моего жизненного опыта не хватает, чтобы постичь происходящее. Он вообще о чем? Сглатываю вязкую слюну. Вновь и вновь повторяю мантру о том, что я взрослая, умная, самодостаточная женщина. Самодостаточные женщины не визжат, не бьются в истерике и не бросаются на людей.
– Никто не запретит мне обратиться в суд, – цежу я.
– Обратиться ты, конечно, можешь. Можешь потратить кучу времени, денег и сил.
Кир встает, и мне кажется, я впервые замечаю какие-то живые эмоции на его равнодушном лице. Или так просто ложатся тени от высаженной под окном рябины?
– Я хочу быть с дочерью. – Мой голос дрожит от слез, до которых меня без всякого труда доводит поганец.
– Переезжай сюда, ко мне… – давит взглядом. – И будь.
– К-кем быть?
– Моей женщиной, Аришиной матерью, хранительницей домашнего очага. Ты мне нравишься в любых своих ипостасях.
– Твоей женщиной? – шокированная, я округляю глаза.
– Ну, да. Ты же не думала, правда, что я откажусь от своих планов? – интересуется Кир на полном серьезе, сбивая с ног равнодушием взгляда.
ГЛАВА 3
Я смеюсь, как дурная. Касаюсь лбом края стола, чтобы как-то отдышаться, но стоит только, чуть овладев собой, поднять взгляд, как меня по новой накрывает приступом громкого хохота.
Конечно, так нельзя. И вполне вероятно, такая реакция только усугубит мое положение, но я просто не могу остановиться. Это истерика. Нервы сдают. Спросите, почему? Да потому что у меня нет никаких сомнений – Кир не шутит. Пусть мы не виделись долгие шесть лет, в свое время я успела хорошо изучить этого психа. В конце концов, именно мне пришлось взять на себя заботы о его ментальном здоровье. Это я водила Кирилла к психологам, это со мной они делились своими соображениями на его счет и подсказывали, как правильно с ним общаться. Это я ночами просиживала в интернете, в попытке отыскать информацию о том, как ему помочь. Его отцу было не до этого. Виктор так и не смог смириться, что с его сыном что-то не так, и предпочел самоустраниться от его проблем, переложив на меня все то, что по-хорошему должен был делать сам.
В столовую заглядывает экономка. Осуждение в ее глазах понятно – у людей горе, а я тут ржу. Гораздо больше меня поражает то, с какой легкостью Кир ставит ее на место. Ему хватает одного взгляда, чтобы Ольга Сергеевна ретировалась, так ни слова нам и не сказав. В исполнении двадцатидвухлетнего мальчишки такой фокус выглядит впечатляюще.
