Я собираюсь вновь. По крупицам. И принимаю решение.
– Влад, помнишь, ты говорил, что у тебя в пристройке есть место и ты хочешь забрать у меня вещи Ольги, – проговариваю с трудом, медленно изучая комнату. Каждое слово резью отдает в горле, рикошетит в солнечное сплетение. И там исчезает без следа.
Вот и все.
– Хм, да, конечно, – шокировано тянет тесть. – Я завтра с Андреем приеду, мы вместе быстрее все соберем и увезем.
– Я за ночь уложу вещи в коробки. Сам, – выдавливаю из себя чуть слышно, с предательским хрипом.
Провожу пальцем по ее любимой вазе, отворачиваюсь.
– Уверен? Да не надо. Я справлюсь, а то вдруг ты передумаешь, пока будешь… – шумно, сбивчиво пыхтит в трубку Влад.
Ему не легче будет этим заниматься. Кроме того, я не хочу, чтобы Ева застала своеобразный «переезд». Лучше подготовлю все заранее, а рано утром спущу коробки и загружу в машину.
– Не передумаю, – отбросив пыльное покрывало, сажусь на край кровати.
– Ты все делаешь правильно, Тимур, я тебя не осуждаю. Наоборот, ты имеешь право жить дальше, – подбадривает меня Влад, но делает только хуже. – Она бы этого хотела…
Не дослушав, резко отрубаю телефон. Мне не нужна ничья жалость.
В последний раз окидываю пустым взглядом обстановку. Даю себе пару секунд. Чтобы попрощаться.
Глава 41
Ева
Тяжелая, беспокойная ночь. Тревога, поселившись в груди, беспощадно рвет душу на лоскутки.
Волнуюсь о сыне, через каждые полчаса касаясь пальцами его лба.
О Тимуре, который не спит.
Я видела, как горит свет на втором этаже, когда выходила на кухню за водой. Но подняться к нему так и не решилась. Замерла у лестницы, подняв голову и затаив дыхание. Вслушивалась в шорохи и глухие шаги наверху.
Наверное, простояла бы так целую вечность, но надрывный кашель Каролины, разрезавший гнетущую тишину, привел меня в чувства. Глупышка перебрала с горя и теперь мучается, в полной мере испытывая на себе последствия «взрослой жизни». Глубоко несчастная, одинокая девочка, пытающаяся привлечь к себе внимание, – такой она предстала сегодня.
О ней… я тоже беспокоюсь. Делаю шаг, собираясь проверить, как она, и помочь при необходимости. Но стоит мне коснуться носком первой ступеньки, как дверь в другом крыле распахивается. Из той самой комнаты, которая обычно заперта и куда мне нельзя заходить, появляется Тимур. Тяжелыми шагами пересекает коридор, направляясь к Каролине.
Попятившись назад, я скрываюсь в сумраке гостиной, убежденная, что Вулканов не заметит меня, но он вдруг резко тормозит у кованых перил. Застывает боком ко мне, не торопится повернуть голову. На миг мне кажется, что он почувствовал мое присутствие. Не знаю, как, ведь это невозможно, но…
– Что-то случилось, Ева? Как Владик? – после секундной заминки негромко спрашивает. И я вздрагиваю от его голоса. Хриплого, уставшего, но наполненного теплом и заботой.
– Ничего. Он спит, – возвращаюсь к лестнице.
Всматриваюсь в мощную мужскую фигуру, напряженную, огромную, окутанную тьмой. И лишь слабый луч света из приоткрытой комнаты ползет по полу и спотыкается об его ноги, обрываясь там. Словно Тимур не пускает его дальше – в себя.
– Хорошо, – выдыхает с заметным облегчением.
– Может, помочь тебе с Каролиной? Воды принести или… – проглатываю слова, теряясь под пристальным взглядом. Вижу его нечетко, но ощущаю кожей.
– Я сам, отдыхай, – не дослушав, Тимур поднимает руку и указывает в сторону нашей с Владиком комнаты.
– Как скажешь, – тихо лепечу, с налетом обиды.
Вулканов будто черту провел между нами, не позволяя мне приблизиться. Отделил пропастью первый этаж от второго, куда мне не следует соваться. С другой стороны, они с Каролиной близкие люди, семья, что бы ни случилось. А я чужая и лезу не в свое дело, ведомая патологическим желанием спасти всех. Даже тех, кто этого категорически не хочет.
– Если Владику будет что-нибудь нужно или станет плохо, зови меня, – доносится мне вслед, но я не оглядываюсь. – В любое время, договорились?
– Да, – рвано киваю и прячусь за дверью.
Переключаюсь на сыночка, стараясь не думать о Тимуре и не прокручивать в мыслях его слова. Слишком много его стало в моей голове. И в нашей с Владиком жизни. Плохой знак. Ничем добрым это не закончится.
– Ураганчик, попей немного, – подношу трубочку к губам малыша. Он тянет воду, не вставая с постели. Слишком устал, хочет спать и… – Температура поднимается, – обреченно хнычу, дотрагиваясь до горячей щечки.
В следующий миг уже держу у него подмышкой градусник, а затем пытаюсь снизить жар. Не спешу дергать Тимура, хотя рядом с ним мне было бы спокойнее. Да и Владик сквозь дрему то и дело просит «папу».
– Господи, как навалилось все сразу, – бубню огорченно, пока сбиваю температуру. – За что нам это? – шепчу в пустоту и полумрак.
В короткий вопрос вкладываю так много смысла.
Поступок Игоря, болезнь сына, «папа» Тимур, который никогда таковым для Владика не станет. Как нам справиться со всем?
Кажется, я срываюсь. Даю слабину впервые за последнее время, раскалываюсь надвое. Одна часть призывает спрятаться от проблем, но вторая толкает идти вперед, что бы ни ждало меня за поворотом. И я выбираю борьбу. Побеждаю лихорадку, игнорируя струящиеся по щекам слезы, даю Владику лекарства. Убаюкиваю его, чтобы поспал еще немного.
И пустым взглядом смотрю в окно, за которым уже брезжит рассвет.
Отключаюсь без сновидений. Будто лечу в бездну.
* * *
Меня будит плач Владика. Открываю глаза, щурясь от яркого света. Который час? Чувствую себя отвратительно, словно успела лишь на мгновение опустить веки и сразу же очнулась. Хотя, кажется, все-таки прошло пара часов.
– Животик, – жалуется сынок и гладит себя.
– Болит? Тошнит? – подскакиваю, испуганно озираясь в поисках тазика. Специально приготовила его на случай, если малыша вырвет посреди ночи. Не будет же Тимур вечно терпеть, как мы портим его дом. Я еще вчерашнее толком не отмыла – следы сиропа въелись в ковер.
– Кушать, – неожиданно заявляет Владик.
Трогаю его лоб и, убедившись, что он не горячий, расслабленно улыбаюсь. Целую своего храброго, но очень голодного мальчика. Если просит есть, значит, идет на поправку.
– Полежи немного, я мультики включу, – уговариваю его. – А я быстренько завтрак приготовлю. Ты какую кашу будешь? – продолжаю говорить, пока нажимаю кнопки на пульте.
Не сразу осознаю, какую роковую ошибку совершила! Спросить у «бедненького больного», чего он хочет, равносильно тому, чтобы дать ему бумагу и ручку для письма Деду Морозу. Список будет одинаково бесконечный.
