Единственное, что пришло в голову смертельно испуганному, растерявшемуся человеку, это то, что нужно тянуть время. Тянуть время, а потом что-то придумается. Хотя Горелов не знал, не понимал, что в этой ситуации можно придумать. Те, кто сейчас в кузове грузовика держат у его горла нож, вряд ли дадут себя так просто обвести вокруг пальца. Таких не обманешь. Но помочь им взорвать завод нельзя. Как же это… Но Горелов вынужден был ответить им «да». Правда, они потребовали от него ответить и на другой вопрос, как обойтись минимумом взрывчатки и где ее размещать. Инженер был не уверен в том, что среди этих людей нет специалистов или что специалисты, прежде чем отправлять диверсантов сюда, не проинструктировали их. И пришлось ему сказать правду, что взрывать, если уж надо максимально нанести ущерб и надолго остановить предприятие, нужно именно установку крекинга и трансформаторную подстанцию. Все же производство энергоемкое.
—Дальше,— нетерпеливо потребовал Шелестов.
—Я на заводе задержался,— убитым голосом продолжил инженер.— На три дня. Я понимаю, что это слабость, может, даже трусость. За детей волновался, но они там с голоду не пропадут, я им все оставляю, они умеют готовить, умеют позаботиться о себе. А вот что им могут причинить вред… Но если я вернусь, меня опять схватят… мне придется им помогать, а это уже вред заводу, товарищам, стране…
Горелов замотал головой, стиснул ее руками. Максим понимал, что этот человек сейчас находится на пике отчаяния, не может продуктивно мыслить, страх его раздавил. И он под действием этого панического страха сумел сбежать из города и добраться в управление. Повезло ему. Но если диверсанты выполнят свою угрозу относительно детей? Если они знают, что Горелов их обманул и пришел в НКВД?
—Вы не думали, что за вами могли следить и узнать, что вы здесь?— задал он вопрос инженеру.
—Могут только догадываться. Нет у них своего человека, нет на заводе другого предателя, кроме меня. Я тайком с завода выехал. Не могли они за мной следить. Думают, что я все еще там. За детей боюсь. Очень… Понимаю, что они их наверняка взяли в заложники, когда меня несколько дней не было. Дурак я, дурак, надо было первым делом детей спрятать, а потом уж… глупо все как…
—Ладно, не унывайте.— Шелестов поднялся и прошелся по кабинету, задумчиво потирая шею.— Теперь все будет иначе, теперь мы займемся вашими диверсантами. Что сделано, то сделано. Этого не изменить, поэтому и терзаться не стоит. Теперь будем думать, как действовать дальше и не ошибаться. Значит, так, Аркадий Михайлович…
Те, кто знал атамана Григория Михайловича Семенова по Гражданской войне, по службе еще в царской армии, те знали, что атаман хитер и своего не упустит. Даже с Колчаком у него все было не просто. На словах, по документам и договоренностям, казачьи части Семенова подчинялись Верховному правителю, а на деле никто из казаков не выходил за пределы своей территории, территории казачьих поселений и хуторов. И сейчас, когда японцы захватили большую часть Маньчжурии, они стали искать союза с атаманом, понимая, что за ним может пойти большая сила, что Семенов все еще имеет большой вес в русской эмиграции, особенно среди военных. Японская разведка с большим удивлением узнала, что русский атаман свободно говорит и по-бурятски, и по-монгольски. И даже по-английски.
А ведь еще в 1911 году, тогда еще просто хорунжий, Семенов проходил службу в военно-топографической команде, уже сумел наладить хорошие отношения с монголами. Семенов даже перевел для них на монгольский «Устав кавалерийской службы русской армии», а еще стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Умел Григорий Михайлович смотреть далеко вперед. Сумел близко сойтись с наиболее видными представителями монгольского общества и даже принял определенное участие в подготовке и, что греха таить, осуществлении государственного переворота, в результате чего в декабре 1911 года была провозглашена независимая от империи Цин Внешняя Монголия.
Полковник Асано отпустил тяжелую занавеску, и та беззвучно скользнула на свое место, закрывая щель. Икэда кивнул и вернулся к столу, недовольно хмуря брови.
—Я вас понимаю,— сказал Акано,— но Семенов очень хорошо знает Забайкалье и всю дальневосточную Россию. Он там воевал, он вел хитрую политику и с советской властью, и с Белым движением. Он храбр и хитер. Вы знаете, что Семенов ездил и в США, и в Канаду, но в Америке так и не получил значительной поддержки. А после начала войны в Европе вернулся в Японию. Тогда император распорядился вести себя с атаманом дружески. Да и сам атаман активно сотрудничал с нашими военными. Ему разрешили снять усадьбу в Нагасаки и всячески подталкивали к тому, чтобы он стал лидером русской военной эмиграции. Семенов даже отказался признавать Русский общевоинский союз. Мы старательно поддерживали его неприязнь к РОВС, часто переходящую во вражду, толкали к тому, чтобы Семенов вернулся в политику. Ему даже подарили хороший большой дом в Дайрене, когда мы создали здесь, в Китае, государство Маньчжоу-Го.
—Вы хотите, чтобы я поговорил с Семеновым? Привлек его к операции?
—Нет, не нужно.— Асано задумчиво пожевал тонкими губами.— Лучше я сделаю это сам. Тем более что вам люди, которых он даст для операции, подчиняться не будут. Это нам не нужно. Они будут задействованы на отвлекающих фазах операции, а вы поведете ударную группу, в которую мы отберем хороших специалистов, проверенных умелых бойцов. Среди них не будет русских, китайцев, бурятов. Но вам нужен будет переводчик для взаимодействия на месте с доверенными лицами и командирами. И для допроса пленных, которых придется захватывать и вербовать.
—Да, я понял это.— Икэда сплел пальцы рук в замок и, помедлив, добавил:— Есть у меня такой человек. Проверенный, ненавидящий Советы. Не по убеждениям, которые имеют обыкновение меняться, а по крови.
Глава 4
Женщина, вошедшая под конвоем трех сотрудников НКВД в кабинет, холодно глянула на Сосновского, потом на следователя с погонами старшего лейтенанта. Садиться на стул перед столом следователя она не стала, хотя очевидным было, что этот стул поставлен именно для нее. Сосновский подумал, что такая дама, с характером, жена уважаемого и заслуженного советского работника, не по зубам молодому следователю. Но старшего лейтенанта Игнатова женщина, вставшая в позу оскорбленной добродетели, не смутила.
—Садитесь, гражданка Рубцова,— предложил он, кивнув в сторону стула.
—Двусмысленная фраза в кабинете следователя НКВД,— бросила женщина холодно, но на стул села.— Я бы хотела узнать, за что и на каком основании меня арестовали? И уведомлен ли об этой акции мой муж — председатель райисполкома Захар Пантелеевич Рубцов?
—Двусмысленностями мы здесь не занимаемся, гражданка Рубцова. Ваш сарказм неуместен. Вы не являетесь арестованной, вас доставили на допрос как свидетеля. По какому делу, я вам сказать пока не могу. Пока это тайна следствия. Придет время, и вы узнаете. Или не узнаете, если не возникнет такая необходимость.
—Что за произвол,— сказала Рубцова,— снова «ежовщину» начинаете.
—Гражданка Рубцова,— в голосе следователя зазвучали стальные нотки,— если вы не станете отвечать на вопросы следствия, то я имею все основания взять вас под стражу как лицо, уклоняющееся от помощи следствию, а значит, умышленно наносящее вред советской власти.
